Получен приказ выдвигаться в сторону фронта. Мы — на марше. В предрассветных сумерках можно разглядеть подбитые танки, исковерканные, перевернутые орудия, с передовой уже слышно не только орудийную стрельбу, но и треск пулеметов.
Когда рассвело, батальоны свернули в поле, пошли в сторону передовой. Мы тоже съехали с дороги. Поле постепенно переходило в пологий склон, заканчивавшийся лесистым оврагом. Весь склон был уставлен орудиями от тяжелых 203-миллиметровых до противотанковых. Орудия были укрыты маскировочными сетками, и, когда мы мимо них проходили, прислуга честила нас:
— Куда прете? Не демаскируй!
Почти у самого леса стояли полковые пушки. Вот тут наше место, догадались мы. Со стороны противника пролетело звено самолетов, и сотни людей, закричав «воздух», бросились на землю.
Все решили, что сейчас начнется интенсивный обстрел, но противник только изредка покидывал по склону мины, которые ложились вразброс, ни артиллерии, ни пехотинцам вреда не причиняя.
Мы уже подъехали к полковой батарее и начали было с орудийной прислугой разговор, как вернулся из штаба начарт и собрал нас, чтоб поставить задачу.
Развернули карты. Предстояло наступать по сильно пересеченной местности. Впереди был ряд увалов и высот, перемежающихся крутыми оврагами и пологими лощинами. Немцы занимали оборону по гребням этих увалов. Справа, километрах в трех, увалы понижались, а овраги выходили в большой лог.
Задача разведки — двигаться вместе с пехотой, установить расположение артиллерии противника и подготовить данные для подавления ее нашим огнем. Минометы противника для наших снарядов были недосягаемыми. С ними должна разделаться пехота, которая будет преследовать противника. Наша задача — расположить батареи рядом с орудиями сменяемого полка, утром принять наблюдательный пункт, дать связь, лошадей укрыть в овраге. До организации самостоятельного наблюдения стрелять по данным их разведчиков.
В полосе наступления полка прямо напротив нас противник имеет два ряда траншей полного профиля, несколько дзотов с пулеметами, проволочные заграждения, минные поля.
Ночью саперы должны проделать в минных полях проходы, с началом артподготовки вся артиллерия ударит по минным полям с целью их полного разминирования. По мере продвижения пехоты медленно переносить огонь в глубину обороны, а также стрелять по обнаруженным целям.
В конце начарт рассказал о задаче дивизии. Ей отведена для наступления полоса в три километра, полку — 700 метров. Дивизию поддерживают артиллерийский корпус, несколько истребительных полков. Всего сто стволов на километр фронта. Да еще авиация.
— Дадим немцу прикурить, — не удержался кто-то.
— Да, тепло ему, даже жарко будет.
Задача дивизии — прорвать оборону, выйти к Белгороду и, обходя его с запада, развивать наступление на Харьков.
Оборудовав огневые позиции, укрыв в ровиках снаряды и сделав в овраге укрытие для лошадей, расчеты поужинали, улеглись спать. Мы со связистом — помню только его имя, Семен, — подстелив одну палатку и укрывшись другой, тоже уснули. Когда утром часа в четыре одновременно ударили все орудия, казалось, что земля под ногами раскалывается. Стоял страшный грохот, а барабанные перепонки готовы были лопнуть. И хотя мы открывали рты, чтобы уравновесить давление на перепонки, это мало помогало.
Фашисты на наш огонь практически не отвечали.
Выполняя приказ, мы со связистом пошли наводить связь с наблюдательным пунктом. Сидели до тех пор, пока «чужой» связист не сказал:
— Сидим мы тут зря. Ударит бомба рядом, дерево упадет и похоронит нас как миленьких. Даже искать здесь не догадаются.
Передохнув немного у минометчиков, мы хотели было пробираться дальше к наблюдательному пункту, как увидели, что навстречу бежит солдат без рубашки, с оторванной чуть ниже локтя рукой. Его остановили, усадили на землю, хотя он все порывался бежать дальше. Из бинта скрутили веревку, наложили жгут. Кровотечение немного уменьшилось, культю забинтовали. Солдат немного успокоился и все просил: — Дайте, братцы, пальнуть разок за руку.
У крайнего миномета снарядили мину, помогли солдату опустить ее в ствол. Раненый действовал здоровой, но тоже окровавленной рукой. После второй мины окончательно успокоился.
Ему посоветовали: — Крой без пересадки в медсанбат. Ты уже свое отвоевал. Пусть тебя скорее штопают.
Вслед за солдатом к минометчикам подбежали два немецких солдата. Они были без оружия и усиленно тянули руки кверху. Фашисты, по всей видимости, ошалели от артобстрела и торопились убежать из этого ада.
Солдаты обступили их. Один, пониже ростом, повторял, мешая русские и немецкие слова: — Нихт, не немец я, поляк, поляк. Нихт стреляйт.
— Стрелять не будем, а проводить, чтоб не заблудились, надо,— сказал один из минометчиков. — Вот вам для ускорения. — Он слегка ударил плашмя саперной лопаткой по каске сперва одного, потом другого. Бемц! Бемц! Солдаты побежали в обход оврага, в тыл, далеко опередив конвоира.
Еще во время артподготовки пехота, наступавшая уступом вправо, начала движение, медленно, но верно преодолевая расстояние до траншеи противника. По проходам в минных полях подошли к проволочному заграждению и стали проделывать проходы, перекусывая проволоку особыми ножницами. Вскоре все сосредоточились за заграждением. До первой траншеи было всего метров 50, оставалось сделать только бросок. Но над траншеей еще бушевал наш огонь, и пехота залегла.
Немцы стояли в нерешительности. Тогда, вспомнив прием сержанта-минометчика, я выхватил саперную лопатку и плашмя ударил их сзади по каскам. Бемц! Бемц! Бемц! Провожать их нет смысла. Нужно выполнять задачу. Я еще при подходе к траншее заметил, что за ней расположен бугор, на котором хорошо было бы разместить наблюдательный.
Но этот бугор оказался дзотом с двумя амбразурами. Из правой вдоль траншеи строчил пулемет, из левой прямо на меня смотрел ствол другого пулемета. Но он не стрелял и как-то скособочился. В два прыжка я принял еще левее, так, что огонь этого пулемета уже не мог меня достать. Здесь траншея заканчивалась, огибая дзот. С обратной стороны в дзот вел проем, заваленный пестрой палаткой. Первой мыслью было бросить гранату в проем, но она наверняка разорвется снаружи. Подойти, отогнуть палатку и бросить гранату — опасно. Вдруг напорешься на немца? Решил бросить две гранаты. Одну- чтобы сорвать палатку, другую — в освобожденный проем. Отцепил «лимонку» и бросил в палатку. Она скатилась вдоль палатки на ступеньку, затем на следующую, еще ниже и взорвалась внутри дзота. Правый пулемет захлебнулся, в дзоте было тихо.
Из траншеи за дзотом местность хорошо просматривалась— второй ряд траншей и ход сообщения, широкая лощина и следующая высота. Хорошее место для наблюдения. Нужно подавать связь. Я взобрался на дзот, выстрелил зеленой ракетой, как условились со связистами, дал три короткие автоматные очереди.
Семен сигнал принял, выскочил из блиндажа с катушкой кабеля на спине, телефонным аппаратом через плечо и стереотрубой у пояса. Но впопыхах рванул на минное поле, а не по проходу. Пришлось остановить его несколькими очередями из автомата и, когда он на меня посмотрел, показать, куда надо идти. За считанные минуты связист добрался до меня, протянув кабель. Мы спустились в траншею со стороны входа в дзот, укрепили стереотрубу. Справа по гребню тянулась вторая траншея, соединенная с первой ходами сообщения. Дальше шла широкая лощина, а за ней опять высота. В лощине, на обращенном к нам склоне, стояла немецкая батарея.
Как к ней пристреляться? В лощине и на противоположной высоте не было никаких ориентиров. Лишь на правом склоне высоты виднелся угол леса. На карте он обозначен. Я сообщил координаты на батарею и попросил вести пристрелку одним орудием. Первый снаряд разорвался вблизи леса. Я дал большую поправку влево.
В трубке отозвался комбат Тихановский:
— У тебя что там, шарики за винтики заскочили? Мы даже лафеты передвигаем, чуть не кругом орудия повернули.
— Так надо, — ответил я.
— Вы там свихнулись?
Тем не менее батарея продолжала пристрелку. Второй снаряд разорвался за батареей немцев, третий — с недолетом, четвертый угодил в расположение батареи.
Мне оставалось только скомандовать:
— Прицел постоянный. Батареей беглым три снаряда. Стрельба началась не сразу. Батарейцы, видимо, сверяли прицел, наводили орудия.
Наконец снаряды стали рваться прямо в центре батареи. Одно орудие осело набок. Прислуга забегала, засуетилась, многие попадали. Уцелевшие, побросав орудия, бросились бежать бегом в гору. Навстречу им бежал, по- видимому, офицер. Он размахивал руками, старался остановить солдат. Но тут на батарее раздался оглушительный взрыв. Снаряд угодил в ровик с боеприпасами противника. Одна из пушек подскочила кверху и накренилась на ствол. Фашисты еще быстрее припустили в гору.
Среди этого треска совершенно неожиданно раздался орудийный выстрел, а на разбитой уже немецкой батарее разорвался снаряд. Автоматная стрельба как по команде оборвалась.
Медленно развертывая стереотрубу слева направо, я увидел, что в лощину справа из лога входят три наших танка Т-34. Теперь стало понятно, зачем тут была поставлена немецкая батарея. Она прикрывала танкоопасное направление. Немцы, достигнув вершины высоты, стали исчезать из поля зрения. Не трудно было догадаться, что по гребню увала проходила вторая линия обороны. Вскоре она обозначилась огнем. Немцы открыли стрельбу из пулеметов. Я засек больше десяти пулеметных гнезд. Передал данные на батарею об увеличении дальности прицела, а когда пристрелочные снаряды стали ложиться на гребне около траншеи, стал делать поправки на перенос огня вправо. Ребятам опять пришлось разворачивать орудия.
Тем не менее батарея дала последние залпы. Снаряды легли точно, пулеметы замолкли.
Я зачехлил стереотрубу, повесил на плечо телефонный аппарат, зная, что связисту придется тащить по крайней мере две катушки кабеля. Присел перекурить. Что ж, на сегодня, выходит, отвоевались.
Да ты художник с фотографиями из кино