В эскадрилье разбираться особенно с нашим опозданием не стали: пришел сейнер позже — и ладно. Тем более что полк получил приказ на боевую готовность № 1. Значит, вот-вот должно начаться наше долгожданное наступление и на Черноморском побережье.
Еще свежо было в памяти: ровно год назад, в такие же сентябрьские дни, загнанные в щель на Гайдукском аэродроме, мы смотрели, стиснув зубы, как немецкие ганки двигались к городу. Новороссийск они захватили, но дальше не прошли, крайний южный фланг всего советско-германского фронта уперся тогда в море за цементным заводом «Октябрь» и держался там до сих пор. Пора, пора нам и здесь идти вперед!
До командиров экипажей довели обстановку в районе Новороссийска, и, конечно, многое из этого сразу разошлось по «матросской почте» — от одного к другому. В черте города и порта, свидетельствовали разведданные, у немцев свыше пятисот различных оборонительных сооружений, на всех пристанях и молах установлены орудия, прикрывающие бухту многослойным огнем, вход н порт прегражден бонами и минирован…
В ночь па 10 сентября, ближе к утру, штаб дивизии приказал поднять в воздух с рассветом все наличные силы, и технический состав заранее вызвали к самолетам. Ночь тлела медленно, как самокрутка в рукаве (курить приходилось только так). Когда заметно стало светлеть небо над черной громадой горы, прикрывавшей с северо- востока наш аэродром, появились на стоянке и летчики. Все были охвачены нетерпеливым ожиданием наступающего дня и чего-то необычно значительного, что он должен принести. Это предчувствие заставляло бодрствовать даже самых отчаянных любителей «придавить часок», которые умели в любой ситуации устроиться: солдат спит — служба идет…
Еще не пробился по-настоящему рассвет, но уже разнеслась весть:
— Наш десант в Новороссийске… Торпедами ударили по молам и прорвались в порт… Высадились прямо на причалы…
Так оно и было, хотя сначала это казалось невероятным: десант морской пехоты, сформированный здесь, в Геленджике, был за ночь доставлен прямо через Цемесскую бухту и неожиданно для врага в 3 часа обрушился на порт с его «неприступными», как считали гитлеровцы, заграждениями.
В этой смелой операции участвовали и боевые катера и вспомогательные суда. Вот, значит, для чего спешили в Геленджик сейнеры из Туапсе!
Эскадрильи вылетели на поддержку десанта, который развернул тяжелые уличные бои. Одновременно наземные войска начали штурм Новороссийска, наступая от Приморского шоссе и с другой стороны бухты — от Малой земли. Чтобы прогрызть оборону врага, везде нужна была помощь авиации. И вернувшись, экипажи получали тут же новые цели — подавлять то на одном, то на другом участке боев батареи противника, огнем выкуривать гитлеровцев из дотов и дзотов, из зарытых в землю танков, из домов, превращенных в опорные пункты обороны.
И еще — сбрасывать десантникам патроны, гранаты, продовольствие, для надежности только с бреющего полета. За вылетом следовал вылет. Лишь бы успеть проверить моторы, осмотреть вооружение, подвесить бомбы и «эр-эсы», залить бензобаки, уложить сполна боезапас. И все это — сразу…
Пять суток продолжался штурм Новороссийска. Каждый день проходил в таком ритме. Даже ночами на аэродроме напряжение почти не спадало: латали пробоины, приводили самолеты в порядок, готовили к новому утру; перевести дыхание было некогда.
— Вы как, обедали сегодня? — спросил после очередного вылета механика и меня командир эскадрильи Г. К. Бусыгин. Наверное, вид у обоих был соответственный вопросу.
Мы смущенно переглянулись: — Пожалуй, это было вчера…
Капитан распорядился хоть что-нибудь из еды немедленно доставить на стоянку. Этот безоглядный ритм боевой страды напомнил ту ночь в Гайдуке год назад, когда надо было во что бы то ни стало задержать прорыв гитлеровских танков в ущелье. Ритм, пожалуй, схож, но суть происходящего — она совсем иная: выпускаем в полеты не «утят», которые только от большой нужды приходилось считать военными машинами, а настоящие штурмовики, и преимущество в воздухе уже склонялось на нашу сторону, и главное — мы, мы сами теперь наступаем. Как бы ни было трудно, это же совершенно иное дело: видеть своими глазами, как выпрямляется судьба войны!
К утру 16 сентября весь район Новороссийска удалось очистить от врага — может, и верно, что все большие события происходят по утрам? Какую роль в освобождении первого города на юге сыграли штурмовики, теперь уже лучше судить по тому, что нашей авиа-дивизии в честь этого было присвоено наименование «Новороссийской», а много-много лет спустя после победы в городе подняли Ил-2 на пьедестал; памятник стал одним из новороссийских символов.
Войска продолжали теснить гитлеровцев дальше — к Тамани, Керченскому проливу, авиация флота пере-носила боевые удары западнее: по живой силе и технике отступавшего врага, его штабам и плавсредствам в Тамани, Темрюке, Сенной… Через несколько дней — тоже с помощью морского десанта при поддержке штурмовой авиации — враг был выбит из Анапы. Сразу же в полк поступил приказ: перебазироваться на ее аэродром — тот самый, который еще недавно мы бомбили и где меня зацепило над целью шальными осколками. Впереди был Крым.
Вылетев из Геленджика, оставшегося сразу далеко в тылу, взяли курс на Анапу. Но не по прямой, над морем, а так, чтобы поглядеть сначала на Новороссийск. Это было, пожалуй, не просто стремление увидеть, каким он стал, скорее нечто большее: душевная потребность при-коснуться к реальности победы. Первой большой победы на Черноморье!
«Илы» пролетели низко над портом с его разбитыми причалами, с горестно торчавшими из воды, словно могильные кресты, мачтами затопленных кораблей, сделали круг над всем прилегающим к бухте районом, и перед нами открылась панорама вымершего города — такими, наверное, предстают археологам раскопанные ими поселения далеких веков. Солнце высвечивало и будто укрупняло разрушения: мелькали то раскрытое сверху нутро дома, сохранившего лишь колодец стен, то скелеты вагонов у вокзала, то поникшие столбы с лианами оборванных проводов. Нечто подобное довелось видеть недавно в Туапсе, но тогда был вечер, темнота скрадывала детали, а здесь они предстали ярко освещенными, хорошо различимыми с небольшой высоты. Полное безлюдье при этом особенно усиливало картину смертельного опустошения.
В заднюю кабину штурмовика нас втиснулось трое, да еще пришлось погрузить кое-какое аэродромное имущество, так что было очень тесно и смотреть приходилось по очереди, каждому свой «кусочек». Но впечатления и реакция были общими. Глядели — молчали, а когда отлетели, чувства вырвались наружу.
— Совсем порушен город. И весь черный…
— Неужто по всей нашей земле, что еще под врагом, такая разруха?
— И сколько же это все поднимать придется, какие силы нужны!..
Самолеты заходили на посадку, под нами был анапский аэродром. На земле он показался мне больше, чем с воздуха тогда, при налете,— обрывавшееся у моря широкое поле уходило, чуть понижаясь, далеко к окраинным домикам городка. Первыми, кто нас встретил, едва штурмовик подрулил на подходящее для стоянки место, были солдаты-саперы; они орудовали длинными щупами- миноискателями, словно граблями.
— Остерегайтесь! — сказал, подходя ближе и назидательно подняв вверх палец, усатый сержант.— Фашист, он хоть и резво бежал, по не только добро побросал. Поле уже очистили, и туг скоро все прочешем. Тогда и располагайтесь, как дома.
— Мины, что ли, успели поставить?
— Обычным порядком, считай, заминировать не успели. Разве что землянки, там еще не прощупали. А набросали вот всякого — вроде консервов или коробочка какая, а то похоже на карандаш толстый. Но тонкая работа — только возьмешь в руки, хоп, оно и взрывается. Готов!.. Двое уже подорвались, из ваших же, больно вы быстрые, летчики. Так что говорю: остерегайтесь.
Совет пришелся кстати, мы передали его другим. За «подарками» никто не нагибался, не наступал на них — наоборот, если видели что-либо подозрительное, обходили стороной, и потерь у нас от этих хитрых мин-ловушек больше не было. А вскоре саперы завершили свою работу, и можно было устраиваться на новом месте.
Заглянули в ближайшую землянку. У лежанки, аккуратно сделанной из сбитых ящиков, валялись какие-то тряпки, письма, обрывки газет. На столе сбоку рассыпана кипа журналов; взял один в руки — через всю страницу протянулся на снимке журавлиный клин «юнкерсов», сверху жирная вязь готики: «Блестящие победы «Люфт-ваффе». Ладно, что не совсем забыл после школы немецкий: эти громкие слова звучат здесь, на поспешно оставленном врагом аэродроме, саркастически и вызывают общий смех. Да, приятно увидеть вещественные следы бегства противника, подтверждающие, что перевал войны пройден. Новороссийск, несомненно, был у нас на юге ее «мертвой точкой» — так подброшенный камень замирает в высоте на мгновение, чтобы потом рухнуть вниз; правда, «мгновение» оказалось довольно долгим, но теперь-то уж точно покатилась вниз гитлеровская сила. Вот и эти «блистательные победы» — в обрывках старых журналов, пожелтевших, словно трупы…
— И что вы тут застряли, что хорошего нашли? — заглянул в землянку грузный, широкий Владимир Козлов, недавний моторист, ставший старшиной нашей эскадрильи.— Фу, дух какой, аж нос воротит. Хочешь — не хочешь, а придется нам, братцы, новые землянки строить, свои. Очень, выходит, кстати, я здесь рядом лопатки нашел…
Что ж, строить, так строить — не в первый раз. Место себе выбрали почти у кромки высокого откоса к морю, чуть прикрытого голыми, словно обмолоченными кустами. Выход из землянки разметили прямо на запад. Там, за собиравшимися над водой сумерками, лежал Крым, гам ждал нас Севастополь — черноморская столица, туда теперь летели мысли.
Похожие записи:
Женщины в партизанском отряде не только стирали и еду готовили
Добро и зло в буддизме
На базу только с победой
Разведчиков много, а газетчиков только четверо на всю дивизию
Зимой на войне замерзали не только люди, но и танки: как спасались танкисты?
Нужен ли Парад Победы 9 мая?
Поход Александра Македонского на восток
Итоги воздушной войны над Вьетнамом