В начале февраля 1944 года у партизан было хорошее настроение. Люди радовались успехам Красной Армии, окончательному прорыву блокады Ленинграда.
От Никитина и командующего фронтом Л. А. Говорова комбригу Юрцеву шли радиограммы:
«Организуйте окружение и уничтожение немецких гарнизонов в райцентрах и других крупных селах». «Устраивайте засады на дорогах, по которым движутся отступающие фашисты». «Минируйте, перекапывайте, заваливайте лесом большаки. Направляйте колонны врага в обход по малым дорогам и уничтожайте их».
Мороз не ослабевал. Александр Поруценко говорил в эти дни на митингах:
— Лучше не придумаешь! Сам господь бог за нас. Мы в шубах и валенках, а фрицы в шинелях и сапогах. Наша лесная стратегия проста: перекрыть главную магистраль, направить фашистов через лес, по бездорожью. И как хорошим хозяевам устроить гостям «горячий» прием.
Эта стратегия себя полностью оправдала. В Серболовском лесу была рассеяна колонна немцев численностью почти в тысячу человек. Сдаваться они не пожелали. Но мороз сделал свое дело: через два-три дня, держа в обмороженных руках белые тряпки, выходили сдаваться.
Штаб бригады получил добро на последнюю большую операцию — уничтожение вражеских гарнизонов в Дедовичах и Пожеревицах. Задача была не из простых. В Дедовичах стоял гарнизон численностью в 700 человек. Все подступы к городу три года укреплялись. Оборона города была насыщена противотанковыми рвами, дотами, дзотами, минными полями. Не менее сложная ситуация была и в Пожеревицах.
Совещание у Юрцева длилось долго. Приказ комбрига гласил: четыре отряда совместно со штабом бригады атакуют Дедовичи, два отряда идут на Пожеревнцы. «Скупому рыцарю», так комбриг в шутку называл Ивана Половину, было приказано выдать все имеющиеся в наличии боеприпасы и продовольствие. Иван н здесь отличился. Мы получили довольствия на пять дней, чего никогда не бывало.
— Ну, рыцарь, — целуя Половину, сказал Юрцев,— больше я тебя скупым звать не буду!
В восемь утра начали выходить на исходные позиции. В отряде Аникина в бою у костров был убит командир роты и ранен политрук. Я попросился у Поруценко идти с разведчиками на Пожеревицы.
— Хорошо, — сказал он, — но не с разведчиками, а в должности политрука первой роты.
Дело в том, что хотя я и исполнял обязанности адъютанта, по штату числился политруком в политотделе бригады. Забрав вещмешок, я доложил Аникину о своем назначении. Горько было, когда в строю я не нашел поло-вины близких, дорогих людей. Разведчики в последние месяцы несли большие потери. За сутки, преодолев почти 40 километров, мы вышли к Пожеревицам. Наблюдение показало, что в расположении врага царила тревога, переходящая в суматоху. Посты часто сменялись, какую-то закономерность в этом трудно было обнаружить. Донимал гитлеровцев и мороз.
Лобановский, Аникин и Кайченко приняли решение: атаковать гарнизон ночью, а возможные пути отступления немцев заминировать. Две ночи подряд наши отряды, под-ползая на дистанцию прицельного огня, вели массированный огонь из всех видов оружия, благо боеприпасов хватало. На третий день, решив, что с ними ведут бой регулярные части Красной Армии, немцы решили отступать. Небольшими группами они стали выходить на дорогу и тут же угодили на заминированный участок. По этой колонне и ударили из засады наши пулеметчики, но большого урона врагам, к сожалению, не нанесли: местность была безлесной, подойти близко не было возможности, и наши ребята вели огонь с дистанции почти в полкилометра.
— Не похвалит нас командир, если мы и остальных фрицев отсюда живыми выпустим, — с досадой в голосе сказал Лобановский.
Когда вторая колонна немцев вышла из поселка, отряд Р. М. Кайченко, в распоряжении которого были противотанковые ружья, метко расстрелял девять грузовых автомобилей, а легковой «адмирал», пытавшийся прорваться на запад, наскочил на противотанковую мину. В это время бойцы Аникина атаковали гитлеровцев с тыла. Из второй колонны немцев в живых не осталось почти никого. Но победа эта и нам далась дорогой ценой: наступать приходилось по открытой местности, и 40 партизан погибли в этом последнем, как позже выяснилось, бою.
Ротные командиры стали собираться на восточной окраине поселка на полевом КП Лобановского. Неожиданно к Лобановскому подбежал разведчик Алексей Васильев.
— Фрицы идут! — закричал он. — Вон, оттуда, —и указал на окраину поселка, где находилась только наша рота.
— Крылов и Степанов, бегом! Развернуть роту к бою! Пробежав метров двести и упав к пулемету, я, к своей великой радости, увидел колонну в форме бойцов Красной Армии, в белых полушубках и валенках. Боясь, что рота откроет огонь, я стал подбрасывать шапку вверх и кричать:
— Наши! Наши! Наши!
— Надень шапку, дурень, уши отвалятся, — сказал Аникин.
Мы пошли навстречу колонне. Спустя несколько минут вместе с командиром красноармейцев капитаном Долгополовым мы были на КП Лобановского.
— Почему не развернулись в боевой порядок, входя в немецкий гарнизон? — спросил наш командир.
— А мы как пацана, подкидывающего шапку, увидели, так и поняли, что немцев здесь нет.
— Этот пацан у нас — политрук роты.
Долгополов улыбнулся и подал мне руку. Капитан продолжал:
— Мои разведчики уже три дня наблюдали за боем в Пожеревицах. Но прийти вам на помощь у нас не было возможности.
Войдя в поселок, партизаны, красноармейцы тут же смешались в радостную, счастливую толпу. Рукопожатия, поцелуи, слезы.
Лобановский отдал приказ двигаться на Дедовичи. Мы спокойно, свободно двигались по наезженной дороге и уже на второй день были в Дедовичах. Лобановский доложил Юрцеву и Поруценко об итогах операции. Несмотря на общий успех, комбриг был расстроен нашими потерями.
В дом вошел начальник штаба бригады Василий Осокин:
— Александр Васильевич, войска 23-й дивизии будут в Дедовичах через три часа!
— Хорошо, готовьтесь к встрече!
Встреча состоялась у здания Дедовического райисполкома. До войны перед ним была большая и красивая площадь. Сейчас она была усыпана рядами березовых крестов: гитлеровцы устроили здесь кладбище.
К нам подошли два полковника: командир 23-й дивизии и ее замполит. Командиры крепко, по-мужски обнялись, и комдив сказал, указывая на кресты:
— Много же вы их тут положили.
— Надо быстрее добивать, — ответил Юрцев, — да по-человечески жить начинать!
В штабе бригады Юрцев доложил о ситуации в районе.
Утром была получена радиограмма: «Бригаде в полном составе прибыть в Ленинград для расформирования».
