Неотступно преследуя противника, мы почти трое суток не спали, питались на ходу сухим пайком. Да и перед наступлением тоже не досыпали. Усталость давала себя знать. Но успех, которого мы добились, окрылял людей. Доложив по радио в штаб полка о проведенном бое, я получил приказ поддержать стрелковую часть, которая будет драться за Таллин.
Лесами, по бездорожью «студебеккеры», загруженные сверх всякой меры снарядами, тащили за собой тяжелые гаубицы. Но даже у этих мощных машин порой не хватало сил совладать с заболоченными местами. И тогда вступали в дело силы самые надежные — солдатские. Рубили кустарник, окапывали скаты, наваливались что есть мочи усталыми плечами. Нередко приходилось делать эту тяжелую работу под огнем, отбиваться автоматами и гранатами от вражеских групп, прорываться сквозь их заслоны.
Чувствуя близкую гибель, фашисты зверствовали пуще прежнего. Весь гнев их пал на голову несчастных узников концентрационных лагерей и тюрем — свидетелей фашистского изуверства. Потоками лилась кровь безвинных жертв в лагерях городов Тапа и поселка Кадрина. Нашему передовому отряду, спешившему на помощь к узникам, удалось спасти лишь немногих. Возле Йыхви нам предстала ужасающая картина — 2500 трупов усыпали поле, их расстреляли эсэсовцы в последнюю минуту. Мученическую смерть приняли здесь и эстонцы, и русские, и белорусы, приведенные сюда из разных мест. Мы стояли молча, сняв пилотки и шапки. В глазах присутствующих солдат, повидавших на своем пути всякое, искрились слезы.
Войска, наступавшие из района западнее Нарвы, соединились с войсками, начавшими свой боевой путь от Тарту. Были освобождены города Раквере, крупные населенные пункты Дакке, Кадрина, Кабола, Азера и другие.
Подвижные группы подходили к Таллину.
… Минул четвертый день наступления. Сгущались вечерние сумерки. Ухабистая дорога шла лесом. Ориентиром служила хорошо наезженная колея, продавленная в мокром песке колесами автомашин и орудий. Когда выехали на опушку леса, перед нами открылись бескрайние просторы моря, а слева — затянутый дымом горизонт.
— Балтика! — не своим голосом закричал радист Иван Шавшин. — Ребята, Балтийское море! — Сколько неудержимой радости выплеснулось из него с этим криком, будто открыл он, по крайней мере, необитаемый остров. — Да, Балтика же, черти полосатые!
Батарея приостановилась. Полетели вверх пилотки. Десятки восторженных голосов подхватили крик Ивана Шавшина.
Приглядевшись, различил за серой изморосью островерхие крыши строений. Завешенные моросящей дождевой вуалью, они едва вырисовывались вдали, и было похоже, что макушки их торчат прямо из воды. Это был Таллин.
Пытаюсь скрыть волнение. Вызываю командиров взводов лейтенантов М.Я. Комашко, Т.И. Скачко, И.М. Иванова, сверяем по карте маршрут. Сомнений нет: перед нами Таллин. Решаем сделать небольшой привал, чтобы покормить солдат и дать возможность немного отдохнуть водителям автомашин. Им достается сейчас больше всех.
Я очень часто вспоминаю водителей батарейных автомобилей. В войну мы постоянно перемещались из одного района в другой. Этого требовала обстановка. И их машины всегда были готовы к маршу. Солдаты могли на марше в кузове подремать, а шоферу нельзя: он за рулем. На остановках мы могли спрыгнуть на землю, размяться, а водителю не до того: он осматривает машину, готовит ее к продолжению рейса. А в новом районе, пока орудийные расчеты оборудуют огневые позиции, наши шоферы готовят укрытие для машин. Батарейцы удивлялись: когда же они отдыхают. По несколько суток могли не спать, а в критические минуты боев нередко становились к орудиям, заменяли раненных или убитых артиллеристов. Не получился отдых и теперь:
— Немцы! — крикнул лейтенант Комашко.
Шмелями зажужжали пули. Неужели ловушка? Гадать нет времени. Командую:
— Батарея! Оружие к бою! Разведчикам вперед, связистам — назад. Первый огневой взвод — вправо, второй — влево. Огонь!
Пожалуй, никогда еще батарее не приходилось действовать таким образом — при совершенно целых орудиях, на ходу. Примостившись, кто в кузовах машин, на подножках, кто на гаубицах, кто просто бежал следом, батарейцы секли кустарник из автоматов, забрасывали фашистов гранатами. Я очень опасался, как бы какая-нибудь вражеская граната не угодила в кузов — тогда взорвутся снаряды, все разнесет вокруг и конец.
Но, прижатые губительным огнем пятидесяти с лишним автоматов, угодив под густые взрывы гранат, немцы, слабо отстреливаясь, отходили. Кустарник горел, пламя, подхваченное порывами ветра, жадно металось вдоль придорожья, закидывало багровые космы на стороны. Этим огненным коридором на пре-дельной скорости неслись машины с гаубицами, и батарейцы защищали их, быть может больше, чем самих себя
