Осталась острая ненависть к врагу и горечь от бед

За время нахождения в действующей Красной Армии имел ряд благодарностей, получал премию от командования батальона к 22-й годовщине РККА.

Такая справка хранится в деле Ростислава в музее ВПУ имени 60-летия ВЛКСМ МВД СССР. Он был не только отличным бойцом. Художником ощущал он себя всюду и везде. На его карандашных зарисовках, сделанных тогда,— портреты бойцов, суровые сосны Карельского перешейка, природа, чей покой нарушен войной. Ряды колючей проволоки, настороженные прожектора… Колючая проволока и сегодня ржавеет на дне старых рвов. Выложенные валунами подземелья все еще глубоки — их заметет не скоро в тихих, покрытых светлы ми мхами лесах. Одна мысль неизменно приходит, когда видишь струпья окопов на склонах: должно же когда- нибудь исчезнуть само понятие «война»!

Возвратившись с финского фронта, Хотинский возглавил военно-шефскую комиссию горкома художников. В первые две недели Великой Отечественной войны формировал бригады художников для выполнения срочных заявок воинских частей. Повсюду нужны были яркие, зовущие в бой плакаты: на вокзалах, откуда отправлялись войска, на мобилизационных пунктах, на улицах города. С первых же дней художников включали в состав творческих бригад, едущих на фронт.

«Твой сын не может стоять у прялки…»  Справка выдана тов. Хотинскому Ростиславу Юрьевичу, 1910 г. рожд., в том, что он зачислен в Ленинградскую армию народного ополчения по Куйбышевскому РВК. 27 июля 1941 г. Куйбышевский райвоенкомат.

Письма Ростислава к матери читаются как продолжение его дневника. Ленинград. 5 июля 1941 года Дорогие мои! Война разбила лучшие надежды и стремления. Она уничтожила все, что хорошим цветом расцветало в наших душах. Осталась острая ненависть к врагу и горечь от бед, нас постигших. Каждый день, который я живу в тылу, приносит мне огорчения и боль. И единственным утешением моим является сознание соотнесенности делаемых сейчас дел с теми, которыми я занят был бы на фронте. Руководя военно-шефской ко миссией, я обеспечиваю нужды агитационной работы. Я сейчас остался и председателем горкома художников, мне приходится вести и профсоюзную, и партийную работу. Организую добровольцев в ополчение и армию; это очень сложно для одного,— но это нужно, и я делаю. Однако здесь есть и та опасность, что лучшая агитация — личный пример! И мне приходится призадумываться — как решить вопрос с разумным выводом. Идти сейчас — значит оставить бесформен ной массой моих товарищей, не идти сейчас — я чувствую себя дезертиром, и, ходя по улицам, такой здоровый и сильный, я стыжусь самого себя. К войне я лично готов вполне и в любую минуту могу уйти на фронт. Так обстоят дела.

У нас в городе все в порядке. Гостей непрошеных не пускают защитники. Настроение бодрое и уверенное. Работаю я с утра и до сна. Конечно, устаю, но об этом сейчас никто не думает. Времени не остается для размышления — его хватает только для действия, да и то, пожалуй, не хватает… Возвращаясь домой, я каждый раз ощущаю какую-то неудовлетворенность: мне кажется, что я не все, что мог, выжал из трудового дня. И тогда еще раз сомневаюсь в нужности своей здесь…

Будьте здоровы и уверены в том, что увидимся и попируем в честь славной победы нашей над фашизмом. Обнимаю и целую. Ваш сын.

Ленинград. 15 июля 1941 года Моя дорогая мамочка! Это письмо ты получишь, вероятно, в то время, когда меня уже не будет в Ленинграде или, во всяком случае, в рядах гражданского населения. Ты не должна ни беспокоиться, ни расстраиваться. Ты ведь всегда знала, что твой сын не может стоять у прялки, когда за окном стучат мечи. Дело ясное, моя милая матушка! Мне поручают и доверяют среди многих миллионов таких же, как и я, здоровых и сильных людей встать на защиту Родины. И я знаю, ты гордишься этим доверием. Ты знаешь, что живые сердце и мозг советского человека обливаются кровью от успехов, которые имеет враг. И потому наша воля стремится к отпору и разгрому врага. Вот и я больше не в состоянии сидеть за организацией дела, кропотливого и нудного в условиях, когда миллионы рук уже сжимают оружие. Еще раз, как и в дни боев с финнами, мне предложили специальное и ответственное место в рядах бойцов. Я счастлив, что могу оправдать доверие. Видимо, в ближайшие два-три дня уйду в Красную Армию. Так развернулись события.

Дорогая мамочка! Я постараюсь быть более аккуратным, чем. в прошлую войну, корреспондентом. Но я думаю, что ты будешь так же крепка, как и в прошлый раз. Если по разным причинам ты и не получишь несколько дней вестей от меня — то это, видимо, по серьезным, не от меня зависящим, причинам. Пишу тебе об этом для того, чтобы ты была готова к временным перерывам и не отчаивалась бы раньше времени, Будь здорова и сильна духом. Переписывайся чаще с моими друзьями — все же будешь чувствовать себя в кругу своих. Целую вас обоих крепко-крепко. Ваш сын.

Ленинград. 1 августа 1941 года. Дорогая мамочка! Твое первое письмо из Вытегры получил вчера и сейчас, пользуясь очередной воздушной тревогой, задерживающей меня дома, пишу ответ. Верно, конечно, что каждое сильное и волевое лицо, как ты пишешь, нужно и в тылу, как и на фронте, чтобы тыл был крепок. Спору нет, что пригодиться здесь я могу и был бы годен все это время, ведя свою большую работу. Но есть один ответ на это, который заключается в не скольких словах. Есть люди постарше возрастом и во все не безвольные — им на фронте труднее, чем тем, кто помоложе. Значит, нужно найти в строящейся к обороне стране то место, где положено быть каждому.

Сильные духом и телом должны быть в рядах фронтовых бойцов. Сильные духом, но телом послабее должны остаться в рядах тыловых бойцов. А бойцы — мы все! Я подготовил людей на свое место. Переставил их так, что в дело вошли активные хорошие товарищи, в годах солидные, но душой настоящие граждане. Теперь я спокоен, что все будет в порядке. «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти». Так сказал Шекспир в «Отелло». Но «Мавр» — боец активный, и он уходит туда, где его голова и его руки будут заботиться в рядах миллионов о победе над врагом.

Я больше не мучаюсь, когда иду по улицам. Я уже знаю свое место в боевых рядах. Готовлю свой отряд и вскоре уйду из родного города. Я теперь — командир вверенного мне, подобранного лично мною отряда бойцов. Это доверено мне партией и страной. Я горд и счастлив этим, как всякий, кто получает такое доверие. Остается выполнить возложенную на меня задачу на «отлично». Дело это, выполнение этой задачи, не легкое. Но тем больше для меня в этом привлекательности, чем больше трудности. Забота моя сегодня: как бы подобрать себе людей покрепче, товарищей по лучше. Так идет моя кипучая жизнь.

…Кончилась воздушная тревога. Спешу ехать из дома. Будьте здоровы и бодры. А мы постараемся сделать все, чтобы закончить войну так, как заканчивать полагается — с полной победой.

Действующая Красная Армия. 24 октября 1941 года. Дорогие мои! С радостью и удивлением узнал я о том, что вы в Саратове. Это произошло на днях, когда я случайно попал в Ленинград с фронта. Спешу сообщить, что я жив и здоров. Очень жду писем от вас. Вам, вероятно, известно, что под Ленинградом военная погода благо приятная. Началась позиционная война. Конечно — теперь-то особенно ясно — врагам в городе не бывать. Думаю, что к весне воздух будет чище на земле русской. И может быть, увидимся за веселым семейным столом, где будут воспоминания и рассказы, а главное, будет счастье, что весь военный ад уже позади.

«Надежды юношей питают» — не так ли? Живите же этой надеждой и уверенностью, что эти минуты, часы и долгие годы спокойного труда еще впереди…

19 ноября 1941 года. Я так реально представляю себе вас в милых бытовых привычных картинах. Я так остро знаю их, и чувствую, и сожалею о них. Тем больше ненавижу врага, чем больше представляю себе размер общественного бедствия и все те лишения, которые испытывают такие, как наша хорошая трудовая семья. Ну да ладно, и на нашей улице будет праздник. Посылаю вам свою фотографию за работой над фото, нужными моей части. Вот каков я есть сейчас. Любящий вас сын.

(Письма, сохраненные вначале матерью Ростислава Хотинского Надеждой Леонтьевной, а затем его двою родным братом, цитируются здесь не целиком: опущены сообщения о родных, о друзьях,— люди, разлученные войной, старались как-то соединить разорванные связи, сообщить все, что знают о близких,— кто ушел на фронт, кто уехал в тыл страны. У Ростислава всегда было много друзей, Надежда Леонтьевна их любила и привечала, не случайно он ей советует: «Переписывайся чаще с моими друзьями—все же будешь чувствовать себя в кругу своих»).

Похожие записи:

Не давать врагу отдыха Не имея приказа на отход – погибнуть всем составом Демблинский шталаг – 100 тысяч убитых Советских воинов Письма с фронта Выжившие при казни в Дубоссарах Плачевное состояние люфтваффе уже к концу 1941 года Лагеря для советских военнопленных в Польше Письма матери погибшего бойца