Перед 2-м батальоном 56-й гвардейской танковой бригады стояла задача — атаковать и выбить гитлеровцев, засевших в деревне Соловеевка.
Мы давно ждали команды на атаку, но когда она резко прозвучала в наушниках, не один из нас невольно вздрогнул. Взревели двигатели, и по сигналу Белова танки ткнулись вперед. Роте была поставлена задача: с ходу порваться в Соловеевку, нанести максимальный урон противнику и отойти в Турбовку.
Казалось бы, все очень просто. Лихо промчатся танки, ведя на ходу огонь и все сметая на пути, наделают «шороха» во вражеском расположении — и полный порядок в танковых войсках! В действительности же все значительно сложнее. Нам почти ничего не известно и противнике: о его составе, системе огня, укреплениях из пути наступления роты. В общих чертах, конечно, замысел врага ясен: он всеми силами рвется к Брусилову, Чивину, чтобы выйти на шоссе Киев — Житомир, а там и Киев рядом. Но вот где и какие силы противника расположены, в штабе бригады знали весьма приблизительно. Иными словами, наша атака была не чем иным, как разведкой боем.
Итак, первая атака. Вряд ли есть танкист, который не запомнил ее на всю жизнь. Мчатся вперед на больших скоростях тридцатьчетверки, угрожающе покачивая пушками, из стволов раз за разом, сопровождаемые пламенем и громоподобным грохотом, вырываются всесокрушающие снаряды; звонко стучат пулеметы, осыпая противника свинцовым дождем; ревут мощные двигатели, из-под гусениц летят комья земли — зрелище, что и говорить, впечатляющее, дух захватывает. Но атака — это и подстерегающие танки опасности, требующие от экипажей предусмотрительности, мобилизации всех физических и духовных сил. В танк стреляют пушки всевозможных калибров, в него направлены гранатометы, огнеметы, все другое стрелковое оружие. На танк сбрасывают бомбы, бьют по нему с воздуха из скорострельных пушек. Стальную машину враги пытаются подорвать минами и фугасами. Для погибели танка противник готовит завалы, рвы, ловушки, надолбы и многие другие инженерные сооружения. Наконец, боевой машине опасны естественные препятствия: глубокие овраги, реки, болота. Как правило, танк идет в атаку по неизвестной для экипажа местности, значит, надо всем постоянно смотреть в оба.
Все это ожидало в первой атаке и танкистов 1-й роты, сформированной в основном из добровольцев танковой колонны «Приморский комсомолец».
Вот что рассказал Масленников о своих чувствах и переживаниях, начиная с того момента, когда мчащиеся на Соловеевку тридцатьчетверки вступили в соприкосновение с неприятелем.
— Сколько раз сам себе твердил: ни при каких обстоятельствах не показывать перед экипажем даже признаков волнения или страха. А тут началось неладное. Почему так предательски дрожат колени? И руки стали какими-то чужими. Все ведь было хорошо, пока стояли на исходной позиции, а лишь только последовала команда «В атаку!», я стал терзать себя неуверенностью, сам не зная почему, и лихорадочно вращать непослушными руками смотровой прибор в поисках цели. Оторвавшись на секунду от окуляра, взглянул поверх казенника пушки направо и встретился со взглядом заряжающего, в глазах которого был вопрос: «Что делать, товарищ младший лейтенант? По нас уже стреляют». А черт его знает, что делать! Но делать что-то надо немедленно. И, стараясь казаться совершенно спокойным, я дал команду: «Бронебой… Оставить! Осколочным, заряжай!» Когда ухнула первый раз пушка и над целью поднялся султан взрыва, я весь преобразился. От неуверенности и дрожи в коленках не осталось и следа. Наоборот, пришли такая легкость и четкость действий, такая ясность и последовательность мысли, как на выпускном экзамене в танковом училище, за который получил пятерку и похвалу от председателя государственной комиссии. Тело словно слилось с машиной. Руки улавливали малейшие люфты подъемного и поворотного механизмов пушки и башни, а правая нога, приводящая в действие спусковой механизм, явственно ощутила насечку на педали. И это сквозь ни. И это сквозь толстую подошву кирзового сапога! «Ну, теперь держись, вражина!» — негромко, но уверенно произнес я и вновь резко нажал на педаль, отправляя следующий снаряд в цель…
Зло, торопливо застучали оба пулемета. Электромотор послушно поворачивал башню то вправо, то влево, с одного борта на другой. Командир подавал четкие, лаконичные команды экипажу. Рукавом смахивал крупные капли пота со лба. Заряжающему тоже было жарко, но, заразясь энергией командира и невольно подражая ему, он предугадывал очередные команды и еще до получения их держал наготове нужный снаряд.
Откуда-то било вражеское орудие или танк, и снаряды ложились довольно точно. Надо ликвидировать опасную огневую точку, однако для этого предстоит ее засечь.
— Правее двадцать метров, за сараем, остановись! — подал Масленников команду механику-водителю.
— Откуда же бьет? — медленно вращая башню, вслух рассуждал младший лейтенант. — Ага, вот откуда! — и обратился вновь к механику: — Видишь, возле отдельного дерева улица поворачивает вправо? Хорошо, что видишь. Значит, на полном газу рвани туда, затем проскочи к следующей хате и замри!
Водитель точно произвел заданный маневр. Масленников словно прилип к прицелу, поворотным механизмом чуть-чуть пошевеливая пушку.
Прошло несколько десятков секунд томительного ожидания, но вражеского выстрела нет. Сколько ни крутил заряжающий свой смотровой прибор, никак не мог обнаружить цель, которую засек командир танка. Судя по подкалиберному снаряду, который он дослал в казенник, там был, наверное, «тигр» или «фердинанд».
Слева клокотал в неистовом кипении жаркий бой, который вели танкисты батальона, — первый для приморцев, — а экипаж Масленникова, казалось, замер в напряженном ожидании.
Но вот, наконец, привычно и в то же время неожиданно ахнула пушка.
— Ур-ра! — закричал заряжающий, увидев дым и пламя над замаскированной целью.
— Заводи! Вперед по улице — триста метров! — властно прозвучала команда. Масленников заметил, как из-за хат выполз «тигр» и направился в сторону Дивина. «Да разве можно упускать такую добычу?!» — молниеносно сработала мысль.
Вражеский танк приближался к намеченному младшим лейтенантом ориентиру. Вряд ли гитлеровцы подозревали, что это были их последние метры. Очень спокойно, как на стрельбище, Масленников нажал педаль спуска. Угловатая и неповоротливая машина, натолкнувшись на невидимое препятствие, остановилась. Прошла секунда, другая. И над моторным отделением взметнулся столб черного дыма, а под ним заплясали языки пламени. Через башенный люк один за другим стремглав выскочили два рослых гитлеровца и, ошалело осматриваясь, бросились прочь от горящего «тигра». Очередь лобового пулемета ударила без промаха.
Тридцатьчетверки батальона, продолжая выполнять задание, мчались дальше вперед. Позади осталось небольшое село Лысовка. Показались крайние хаты Соловеевки, стены которых были обставлены жердями, заплетены стеблями кукурузы, подсолнечника и засыпаны для утепления жилья опавшей листвой.
Откуда-то из-за построек прозвучал одиночный пушечный выстрел. Снаряд разорвался возле танка Овчинникова. Как бы спохватившись, ударила, и довольно прицельно, вражеская артиллерия. Командир роты Белов отдал приказ подавить пушки.
Первым в село ворвался танк Константина Овчинникова. Огнем и гусеницами он уничтожил все, что располагалось на огневых позициях гитлеровских артиллеристов. За ним на предельной скорости промчался вперед Т-34 лейтената Гурина, стреляя то влево, то вправо и щедро поливая фашистов свинцом из пулеметов. Вслед за Гуриным мчались машины Модеста Соколова, Масленникова и других танкистов батальона.
Вырвавшись вперед, младший лейтенант Соколов увидел вытянувшуюся вдоль улицы вражескую колонну. Командир отдал распоряжение маханику-водителю, и тридцатьчетверка на полном ходу врезалась в скопление автомашин, тягачей, повозок, подминая под широкие гусеницы и днище танка все, что стояло или пыталось двигаться по узкой сельской улице. Молчаливый стрелок-радист Женя Виноградов словно прикипел к лобовому пулемету и меткими очередями косил фашистов, сменив уже третий диск.
Другие танки, рассредоточившись по селу, самостоятельно выискивали цели и разили их пулей и снарядом.
Поставленное перед танкистами задание выполнено. Подана команда возвращаться. Экипажи с чувством выполненного долга вели машины к выезду из села. Но тут внезапно из-за одной хаты выползла «пантера» и с близкого расстояния буквально «прошила» борт машины Соколова. Тридцатьчетверка вспыхнула. Языки пламени из моторного отделения ворвались в боевое, подбираясь к пулеметным дискам и снарядам, закрепленным на фальшбортах.
Заряжающий неестественно ткнулся головой в казенную часть пушки, из-под танкошлема ручьем хлынула кровь.
— Покинуть машину! — скомандовал Соколов, не узнав своего голоса. Когда выбрался из люка, почувствовал резкую боль в правом бедре. Ему на помощь поспешил механик-водитель Пиванов, который перед тем уже помог выбраться через передний люк раненому стрелку-радисту Евгению Виноградову.
— Надо немедленно уходить: вот-вот начнут рваться боеприпасы. Где Виноградов? — торопливо спросил Соколов.
Вдвоем с Пивановым добрались к передней части танка и остолбенели. Женя находился в плотном окружении пяти или шести вражеских автоматчиков. И тут прогремел взрыв. Женя гранатой подорвал гитлеровцев и себя.
Потрясенные увиденным, Соколов и Пиванов ушли от места гибели лишь тогда, когда в их горящем танке начали рваться боеприпасы.
Для Евгения Виноградова, как и для большинства приморцев, эта атака была первой. И не его вина в том, что она оказалась для него, как и для Миронова, Конобеева, Ермакова, Бурлаки, последней. Трудно сказать, какие черты характера Жени Виноградова раскрылись бы в последующих боях. Может, он стал бы известным не только в батальоне и заслужил бы высокие награды Родины. Но никто из его товарищей не сомневался, что этот парень воевал бы так же смело и самоотверженно, как и в первом бою. Стрелок-радист Виноградов предпочел смерть позорному плену, дорого отдал жизнь, уничтожив вплотную обступивших его врагов. Многое не успел он сделать, не успел даже порадовать родных и близких первым письмом с фронта.
Евгений Виноградов и другие наши павшие побратимы были настоящими комсомольцами, они преданно любили Родину и свято выполнили клятву, данную перед отправкой в действующую армию. Оставшиеся в живых поклялись пронести их светлый образ через всю жизнь и поведать о подвигах храбрецов потомкам.
Глубочайшей болью отразились в сердцах приморцев боевые потери. Дорогой ценой оплачивался на войне каждый, даже маленький успех, трудно приобретался опыт. Но каждый из павших в битве с ненавистным фашизмом помогал остающимся в строю делать новые шаги к нашей грядущей Победе.
