Вот не рядовая, но и не исключительная история. После Февральской революции командир крейсера на Балтике капитан 1-го ранга М. В. Иванов был выбран экипажами начальником бригады четырех крейсеров — «Россия», «Аврора», «Диана» и «Громобой». Главковерх Керенский подписал его увольнение «за симпатию к большевизму», но три тысячи матросов постановили:
«Остаться начальником бригады, а всякого вместо него назначенного другого выбросить за борт».
Через четверо суток после того, как был выброшен за борт сам «главковерх», Иванова вызвали в Смольный. Примите командование всеми морскими силами Петроградского округа,— сказал ему Ленин.
По предложению Владимира Ильича Совнарком утвердил Иванова председателем Верховной морской коллегии и послал его на фронт — убедить командиров работать на пользу революции.
Помог Иванову в этом и Центробалт, пообещав офицерам, что, если они не перестанут артачиться, их переоденут в брезентовую робу и поставят кочегарами. И спустя много лет вспоминал превратности своей судьбы, отношение к нему в Зимнем и Смольном Герой Социалистического Труда Модест Васильевич Иванов.
Вербовка солдат и офицеров в Красную Армию
19 марта 1919 года Советское правительство выносит решение о широком привлечении кадровых офицеров в Красную Армию. Через год в ее рядах служило около 50 тысяч прапорщиков, поручиков, штабс-капитанов и полковников, десятки генералов. Среди них оказалось немало изменивших присяге, перебежавших к врагу, но большинство осталось честным и постепенно превращалось в сознательных сторонников Советской власти, а многие стали коммунистами, героями гражданской войны.
Главным источником обеспечения армии командными кадрами и в те годы были сами рабочие и крестьяне, бурей событий выдвинутые вожаками масс. Государство открыло для них специальные учебные заведения. К 1920 году в стране насчитывалось до 150 курсов и школ — пехотных, кавалерийских, артиллерийских, инженерных. Были созданы первые военные академии.
Рабочий-красногвардеец П. А. Курочкин, потом курсант, командир, генерал армии, профессор, начальник Военной академии имени М. Ф. Фрунзе, делился сохраненным в памяти:
«Учились мы напряженно, даже можно сказать, самоотверженно. Но когда обстановка на фронтах обострялась, курсанты и слушатели снова отправлялись в бой, проходя там своеобразную «стажировку».
Советская власть опиралась на преданных революции людей, имевших боевой опыт, военные знания. Ленин умело подбирал командиров и политработников фронтов, армий, дивизий и частей и всегда говорил им:
учитесь, армейский руководитель отвечает за судьбы тысяч людей, решает сложные тактические задачи, и кроме мужества и храбрости ему необходимы знания, культура.
Беседуя с Я. Я. Лацисом, командиром полка, отличившегося в освобождении Симбирска и Самары, Владимир Ильич узнал, что Лацис окончил только приходскую школу и в старой армии был унтер-офицером.
— Для командира полка это маловато,— сказал Ленин.— Учитесь всегда и везде, товарищ Лацис. Учитесь у офицеров-генштабистов, а также у противника. Ничего не поделаешь, придется учиться военному делу в боевой обстановке.
Особый спрос — с коммунистов. Около половины состава партии находилось в армии. Большевики за час сдавали свои «гражданские» дела и шли на самое трудное, решающее. Среди и во главе бойцов они дали им организацию и коллективную волю, вели их, словом и личным примером воспитывая революционную дисциплину и сознательность, вступали в бой первыми и выходили последними.
Истории гражданской войны известны факты, когда вражеская разведка старалась установить число коммунистов в красной части тщательнее, чем количество пулеметов и пушек. Деникинская газета объясняла это:
«Коммунисты страшны тем, что они большевики не по принуждению, не за деньги, не по слабости характера, а по убеждению. Им не страшны ни пытки, ни смерть».
Над Днепром, в городе Днепродзержинске, стоит отлитая рабочими металлургического завода четырехметровая фигура Прометея с факелом в руке, разорвавшего цепи. Монумент воздвигнут на месте захоронения котельщиков — коммунистов и солдат революции, казненных в мае девятнадцатого года шкуровцами. Когда избитых, связанных, в окровавленных рубахах рабочих привели на площадь, один из них, руководитель заводской больше¬вистской организации М. И. Арсеничев, крикнул палачам:
— Не нас расстреливаете, подлецы, себя расстреливаете!
Нехватка провизии в Советской республике
Красную Армию, достигшую нескольких миллионов человек, надо вооружить, одеть и обуть, кормить, лечить раненых. Тыл армии был сам по себе фронтом с множеством сражений. Советская власть вначале не хотела (хотя и могла) просто отбирать частные промышленные предприятия, оставляла их в аренде у прежних владельцев, разрабатывала порядок и размеры выплат за национализированные заводы и фабрики.
Но с началом интервенции буржуазия уверилась, что скоро и так возьмет все обратно, и не только не шла ни на какие соглашения, но всячески старалась подорвать власть трудящихся. А раз так — ничего иного не оставалось, как конфисковывать безо всякого не только крупные, но и средние, даже мелкие предприятия и самим приспосабливать их к выпуску военной продукции. И все же всего не хватало, иногда катастрофически.
Не хватало патронов и снарядов; паровоз и лошадь были важны не меньше, чем теперь танки. Не хватало хлеба; махорка — деликатес. Не хватало госпиталей, врачей и лекарств. Шинель иной раз надевали на голое тело; больные и раненые отдавали ее здоровым. Если встречалась часть, одетая в форму,— это трофейное, добытое боем. «Подарочек английского короля»,— говорили солдаты. Не хватает сапог, и Чувашия, другие области получают правительственное задание: поставить фронту
18 миллионов пар лаптей; существовало специальное ведомство Чеквалап — Чрезвычайная комиссия по валенкам и лаптям.
«Лапти против пушек»,— иронизировала австралийская газета.
Президент страны М. И. Калинин подписывает постановление-воззвание:
«Товарищи красноармейцы и красные казаки, к Вам обращается ВЦИК с горячим призывом. Не забывайте, с каким трудом дала вам Советская Республика одежду и обувь. Не забывайте, что Вы носите одежду и сапоги, которые Вам отдали оставшиеся без них рабочие и крестьяне. Берегите одежду и обувь. И шинель, и гимнастерка, и сапоги требуют за собой ухода. И если Вы хотя изредка будете чистить шинель и гимнастерку, вовремя зашьете на них прореху, если Вы аккуратно будете смазывать сапоги, то они прослужат вдвое больше, и тем Вы окажете громадную помощь Республике».
Государственной проблемой было не только снабжение фронта. Вопрос жизни и смерти всей республики — черный хлеб, дрова, война с тифозной вошью. Когда был взят Зимний, в кабинете Керенского нашли его записку: «Хлеба на 2 суток?». Мировая война, Керенские, интервенты, белые вконец источили экономику, разорили страну.
Нечего есть, нечего носить, нечем топить печи, нечем стирать. Все важнейшие хлебные, топливные районы были отрезаны от центра, враг пытался взять и пулей, и измором.
«Согласно сообщениям из Москвы, там сложилось отчаянное положение,— радовалась газета «Фигаро».— В общем экономическое положение таково, что все меры, выдвинутые Лениным для спасения страны, остаются тщетными. Общее впечатление таково, что большевизм умирает»…
Переселение рабочих в новые квартиры
Московский Совет переселял рабочих из проплесневевших подвалов и трущоб в лучшие жилые дома города; по одному из первых законов Советской власти специальные рабочие отряды проводили национализацию крупных зданий, на фабриках и заводах составляли списки нуждающихся в жилье, заявки на мебель. «Уплотняемые» домовладельцы, буржуа всячески противились заселению «своих» квартир и особняков, порой оказывали вооруженное сопротивление.
Закон строго выполнялся, в квартиры купцов, царских сановников было переселено около полумиллиона человек. Однако это помогло лишь отчасти смягчить остроту жилищной нужды трудящихся.
На глазах приходило в расстройство все городское хозяйство. Многие дома стояли как слепые, из рам без стекол торчали жестяные трубы самодельных печурок. Чтобы согреться, снимали полы в квартирах, жгли мебель и уличные заборы. Только за зиму с девятнадцатого на двадцатый год москвичи разобрали на топливо 5000 деревянных строений.
Почти не отапливались больницы, в школах ученики и учителя сидели в пальто, шапках и писали, если чернила не замерзали, не снимая варежек. Обмороженные, распухшие пальцы кровоточили, даже пустяковые царапины месяцами не затягивались.
Эпидемия в стране
Истощенные люди становились легкой добычей не только тифа и холеры, но и испанки — так называли тогда грипп. Газеты печатали горестную хронику «Эпидемия в цифрах» с примечанием: «Первое место по числу заболеваний по-прежнему занимает Москва»
Вьюги заносили наполовину обезлюдевший город. По тихим улицам изредка прозвенит одинокий трамвай с выбитыми стеклами; вот в центре Москвы, на Сретенке, вагон беспомощно застрял в сугробе, и пассажиры высаживаются; проваливаясь в снег, пробираются к пешеходным тропинкам, вьющимся вдоль домов.
«Каждый день заставляет нас прибегать ко все более решительным мерам»,— писал Дзержинский. Чтобы продержаться, была объявлена продовольственная диктатура — строжайший учет продуктов питания. И все же восьмушка, четверть фунта на сутки, на двое суток — обычная тогда хлебная норма москвича.
Бывало, что женщины с сумрачными лицами возвращались из очередей с пустыми руками, так как хлеба вовсе не было. В «удачные» дни по улицам двигались вереницы салазок: горожане везли полученный прямо из вагонов паек — картофель, поленья дров.
Топливо, хлеб, транспорт… Транспорт, топливо, хлеб… Эти вопросы не сходили с повестки дня Совнаркома, Совета Труда и Обороны. Продовольственные маршруты были приравнены к военно-оперативным. Первоочередной заботой партии и правительства было спасти детей. Ленин говорил:
— Мы, взрослые, поголодаем, но последнюю щепотку муки, последний кусок сахара, последний кусочек масла мы отдадим детям. Пусть лучше эти тяжелые события лягут на плечи взрослых, но всячески пощадим детское население.
Работники народного просвещения обращаются к правительству с просьбой выделить дополнительные средства для детского питания. Владимир Ильич отвечает:
— Ставьте вопрос на первом же заседании Совнаркома. Я вас поддержу.
Просьбу удовлетворили. И вот что характерно. При обсуждении на СНК возник спор: каким детям помогать, только ли пролетарским или всем голодающим? Ведь это были годы классового пайка, и революция, безжалостно теснимая буржуазией, имела право, любое — моральное и формальное, думать прежде всего о нуждах трудящихся. Тем не менее Ленин целиком стал на сторону тех, кто считал, что у нас «не может быть отверженных детей».
Совнарком учреждает Совет защиты детей, а позже создается детская комиссия при Президиуме ВЦИК. Самые ценные продукты, такие, как яйца, масло, сахар, белая мука, распределялись главным образом по детским домам, школам, госпиталям и больницам.
Как-то Ленина спросили:
— Владимир Ильич, можно ли одним словом выразить, за что мы сейчас боремся?
— Хлеб,— ответил Ленин.
Борьба за хлеб — это борьба за социализм, говорил он. В мае восемнадцатого года Владимир Ильич обращается к рабочим Петрограда и в их лице ко всему рабочему классу:
«Товарищи-рабочие! Помните, что положение революции критическое. Помните, что спасти революцию можете только вы; больше некому».
Чтобы предупредить повальный голод, гибель революции, писал Ленин, надо выделить десятки тысяч передовых, преданных социализму рабочих, которых не подкупишь взяткой, людей, способных сломить сопротивление кулаков и спекулянтов и достать хлеб. 60 тысяч коммунистов и беспартийных рабочих Петрограда, Москвы и других городов вошли в продовольственные отряды и, сами порой погибая под кулацкими пулями, заготовляли с помощью деревенской бедноты хлеб для страны, для фронта. Это были настоящие рыцари революции.
Горькой и печальной необходимостью называл Владимир Ильич принудительное изъятие хлеба, продразверстку: это озлобляло не только кулаков. Но у Советской власти не было иного выхода. Деревня ругала продотряды, однако невольно сравнивала их и поведение беляков. Контрреволюция не вводила никакой разверстки; она била мужиков шомполами, расстреливала, отбирая и скотину, и хлеб, и землю, которую дали большевики. Трудовое крестьянство видело все это и делало свой выбор.
