Рассказ участника особой команды концлагеря

Филип Мюллер из Середа на Ваге, заключенный № 29136, был, как он сам пишет, «самым старым и единственным членом особой команды, пережившим все».

Он рассказывает: «Я прибыл в Освенцим I 20 апреля 1942 года в составе первого эшелона из Словакии и вначале работал в концлагере, как и все прочие заключенные.

24 мая 1942 года меня и одного моего товарища постигло несчастье. Нас замучила жажда, мы украли воду и за это попали на работу в газовые камеры крематория. Эсэсовец привел нас туда в тот момент, когда там лежало несколько сот еще одетых трупов. Тогда мы поняли, что нас ожидает. Там уже работало пять заключенных, отправлявших трупы в печи.

За работой следил двадцатилетний эсэсовец Штарк. Он ударил меня и сказал, чтобы я работал, а потом, дескать, меня тоже отправят в печь. Два словацких врача, включенных в состав зондеркоманды, умоляли эсэсовца, чтобы он лучше их застрелил.

С работой истопников мы не были знакомы. В крематории вспыхнул пожар. Эсэсовцы обвинили нас в саботаже, и четыре человека из нашей команды были убиты. Когда пожар потушили, Штарк привел еще семь заключенных, мы погрузили трупы на грузовики, и вот началась самая страшная поездка в моей жизни.

Была глубокая ночь. Я сидел в последней машине на груде трупов. За нами ехала маленькая автомашина с большим красным крестом на дверцах и крыше, фары этой машины освещали нас и наш страшный груз.

Когда автомобили выехали на поле за лагерем, их остановили у ямы, наполненной водой. Мы стали бросать трупы в эту яму. В три часа утра все было закончено, и мы вернулись в лагерь. Там нас заперли в темной камере тюремного блока № 11, и мы, грязные, в окровавленной одежде, без воды и пищи, просидели так до обеда следующего дня. Потом нас вывели и выдали по куску хлеба.

Позже нас отвезли опять к той же яме, что была недалеко от Бжезинок, рядом с новым концлагерем — Биркенау. Нам пришлось долго ждать, пока из нее вычерпывали воду. Мы видели, что невдалеке какая-то группа заключенных копает новую яму. Как мы позднее узнали, это была особая команда из Биркенау.

А потом началось. Нас загнали в яму, и мы, стоя по пояс в воде, стали перекидывать трупы и сваливать их в одну кучу, чтобы освободить место для новых трупов. Эсэсовцы любовались нашей работой. Время от времени они швыряли в нас камни, подбадривая и заставляя работать быстрее. Наконец мы засыпали трупы хлорной известью и глиной, и нас повезли в лагерь. Там опять загнали в темную камеру. С утра до вечера мы работали в крематории. Так продолжалось до августа 1943 года.

В крематории я видел то, что фашисты всячески скрывали от общественности. Никто из эсэсовцев не предполагал, что я, очевидец, все переживу, да и сам я не надеялся вновь оказаться на свободе. Я не хочу и не могу рассказывать обо всем подробно. Это так страшно, что многие не поверят. Даже сам я до сих пор не могу понять, как мне удалось пережить все эти ужасы.

В освенцимском крематории мне приходилось ассистировать эсэсовцу Паличу, приводившему в исполнение смертные приговоры. Он набил руку на убийствах и расстреливал чрезвычайно искусно: свои жертвы, главным образом политзаключенных, ставил пятерками и убивал их одним залпом…

Это случилось 17 или 18 июня 1942 года. Был чудесный солнечный день. В крематории проводилась генеральная уборка. Носились взволнованные эсэсовцы. Мы знали: что-то готовится, но что именно, нам не было известно. Но все мы предчувствовали: ожидается чей-то приезд.

В десятом часу во дворе крематория показался высокий эсэсовский офицер в белой форме — это был сам Гиммлер. Он осмотрел весь крематорий. Когда зашел в наше помещение, мы занимались разборкой вещей, оставшихся после казненных. Гиммлер увидел окровавленную одежду и удивленно спросил эсэсовцев, почему одежда в крови.

Их ответ его не устроил. Гиммлер сказал: «Одежда этих проклятых псов нужна немцам! Безобразие, что в газовую камеру вводят в одежде».

После этого посещения газовые камеры были оборудованы, как душевые, так что люди перед входом в них должны были раздеваться.

Летом 1943 года печи крематория пришли в негодность. Нацистские инженеры отремонтировали их, но через три месяца они из-за большой нагрузки вновь вышли из строя.

В то время работали уже все четыре крематория в Биркенау. Нас тоже перевели в Биркенау и поместили в блоке № 13 мужского лагеря Bild.

В крематории мы занимались также сортировкой пепла: собирали весь пепел, оставшийся после сожжения людей, и раскладывали его по урнам. Урны закрывались железными крышками, на которых было написано имя жертвы, а также дата его рождения и смерти. Урны укладывались в деревянные ящички размером 20 X 20 X 40 сантиметров и отсылались родственникам убитых, причем родственники должны были уплачивать за такие урны по 2 тысячи крон. Родственникам евреев урны не отсылались.

Когда меня перевели из Освенцима I в Биркенау, там, на складе крематория, я увидел уже 4 тысячи наполненных пеплом урн.

В Биркенау нам жилось немного легче. В лагере оказалось несколько моих земляков, которые догадывались о том, что делает наша команда, однако не знали подробностей. Поэтому им было очень интересно узнать их от меня. После вечерней переклички я тайком исчезал из нашего изолированного блока и встречался со своими товарищами, главным образом в слесарной мастерской. Мы готовились к побегу, однако нам так и не удалось бежать.

Работа в крематориях Биркенау ничем не отличалась от работы в освенцимском крематории. Разница была в том, что освенцимский крематорий — это ремесленная мастерская по сравнению с крематориями в Биркенау, напоминавшими большую фабрику, вернее четыре фабрики с поточным производством.

Меня назначили капо, так как у меня был самый маленький номер из всех работавших в нашей команде, ведь я был одним из первых заключенных. Я отказался работать капо, за что меня перевели в крематорий IV, где было гораздо больше работы, так как он был оборудован хуже крематория I. Там сжигалось всего 1500 трупов за сутки.

В крематории IV я стал свидетелем «научных» опытов эсэсовских врачей Фишера, Клайна и Менгеле. Они из вновь прибывших заключенных выбирали 100—150 мужчин и женщин в возрасте от 18 до 30 лет. Затем в отличие от остальных жертв их расстреливали, а не отравляли газом. Тотчас же после расстрела у них вырезали куски мяса и отправляли в бактериологический институт в Райско, где это мясо служило питательной средой для выращивания бактерий. Один эсэсовец, ассистент врача, объяснял мне, что для этой цели можно было бы использовать и конское мясо, но ведь его мало…

У молодых женщин брали кровь. Это продолжалось несколько минут, а потом, когда женщина теряла сознание, ее полуживой бросали в огонь. Мне говорили, что эту кровь отправляли во фронтовые госпитали.

Летом 1944 года наш прежний начальник эсэсовец Форет, работавший недостаточно энергично, был заменен новым эсэсовцем — Моллом. Молл произвел полную реорганизацию в работе крематория. По его распоряжению были выкопаны ямы для сжигания трупов. Когда бывало много работы, Молл сам помогал нам бросать трупы в эти ямы: засучив рукава, он работал за двоих.

Этот фанатик и безумец не курил и не пил. Он любил говорить, что приказ есть приказ, и, если бы ему Фюрер приказал, он сжег бы и собственную жену с ребенком.

Расстрелы и зрелище человеческой крови доставляли ему колоссальное удовольствие. А самым его любимым развлечением была игра с детьми матерей, ожидающих смерти. Он с улыбкой подходил к такой женщине, целовал ее ребенка, давал ему шоколад и уносил ребенка, пообещав вскоре вернуться. А затем бросал его в кипящее человеческое сало.

Так он делал по нескольку раз в день, а потом восклицал: «Для родины я сделал уже достаточно!» И заказывал завтрак своему слуге, заключенному французу.

Два раза Молл приводил меня в свою квартиру, недалеко от Освенцима; я доставлял ему одежду и белье для его жены и сына. Семилетний мальчик спрашивал отца, когда тот принесет ему какие-нибудь картинки и сказки. Мне казалось, что мальчик знал, что вещи, которые ему приносит отец, принадлежали людям, убитым в Биркенау.

Я видел, как в газовых камерах умирали люди почти из всех европейских стран. Я — самый старый и единственный из всех членов биркенауской и освенцимской особых команд, который все пережил и лишь случайно избежал смерти, потому что один год я пробыл в Моновицах. Мне до сих пор не верится, что все это я пережил. Это как будто дурной сон. Все было гораздо страшнее, чем об этом можно рассказать».

Похожие записи:

Переправа через Волхов рассказ участника Штурм Софиевки рассказ участника Освобождение Апостолово рассказ участника Герои первого дня Великой Отечественной. Рассказ участника Первый день Яссо-Кишиневской операции рассказ участника Письмо из концлагеря Биркенау Самые маленькие жертвы концлагеря Рассказ двух чехов, бежавших из транспорта