Сам погибай, а товарища выручай

В один из сентябрьских дней лейтенант вызвал Кафура Мамедова и главстаршину — белоруса.

— Пойдете в разведку. Нужно установить, не накапливает ли противник силы на левом фланге.

Они долго пробирались по перелеску, вышли на открытую, залитую солнцем поляну и чуть не наткнулись на немцев. Позади были видны замаскированные танки, орудия, грузовики. В своем предположении командир не ошибся: отсюда фашисты готовили новый удар.

Завязалась перестрелка. Выстрелом из автомата главстаршина тяжело ранен. Кафур подхватил его обмякшее тело, пополз с ним назад.

— Выберемся, дорогой, уйдем.

— Оставь меня, оставь, — шептал раненый. — Вдвоем нам не уйти.

— Что ты говоришь?! Уйдем. А нет, так погибнем вместе.

— Оставь меня, я прикрывать буду. Приказываю тебе как старший, понимаешь. — Мамедов почувствовал, как внезапно напряглись мускулы старшины.

— Не могу я так.

— Выполняй приказ! Слышишь?! — голос белоруса стал резким.

Главстаршина лег на пень, подтянул к себе автомат.

— Спеши. Ты обязательно должен дойти. Сообщишь, что мы здесь видели.

Раненый достал из кармана тонкую серую книжечку и передал ее Кафуру:

— Комсомольский билет. Сдашь комсоргу.

Мамедов хотел было сказать, что он не комсомолец, но старшина, уловив колебание Кафура, громко сказал:

— Прощай!

Долго слышал еще Кафур, как стрелял из автомата раненый моряк. Ценой своей жизни он прикрывал Кафура. Потом перестрелка оборвалась.

Скисал в садах Тамани неубранный виноград. То был октябрь 1942 года. Советские войска отступали. Гитлеровцы ворвались в Моздок, Новороссийск, в разгаре была битва на Волге, равной которой не знала история. Но в районе Туапсе фашистам не удалось потеснить защитников. Отдельный морской батальон, в рядах которого сражался Кафур Мамедов, все так же стойко оборонял хутор Пшада.

Численное превосходство фашистов было велико. Врагу не­возможно было отказать и в упорстве — за пряным ароматом черноморских субтропиков он чуял запах бакинской нефти. Все большего напряжения стоило роте Синицкого отражать атаки гитлеровцев. Вслед за артиллерийской подготовкой фашистские автоматчики пошли в психическую атаку. Штурм не удался. Немцы залегли. Однако они захватили выгодную позицию и держали под обстрелом окопы краснофлотцев. На правом крыле, укрытый бугром, неистовствовал вражеский пулемет.

У Кафура быстро созрел план действий. Он выставил над окопом свою бескозырку и, тщательно маскируясь, пополз в обход к бугру. Немецкие пулеметчики заметили его слишком поздно. Резкий взмах руки — и за бугор полетели связки гранат.

— Ай да Кафур, орел! — подхватил его лейтенант Синицкий.

Понеся большие потери, гитлеровцы отступили. Впервые за последние дни бойцы могли сесть в кружок, поделиться вестями из дома, поведать друг другу сокровенные думы.

— Вот кончится война, пройдет как страшный сон, и снова люди начнут пахать землю, где мы воевали. Вернешься ты, Мамедов, в свой Баку, о чем будешь вспоминать? — спрашивал Кафура краснофлотец Лобанский.

— О муках, которые мы здесь приняли, — ответил за Мамедова боец Каширин.

— Нет, — подумав, сказал Кафур. — О друзьях.

— Это ты верно сказал — о друзьях, — поддержал Кафура комсорг Семин. — Знаешь, на фронте особенно понимаешь смысл поговорки: «Сам погибай, а товарища выручай».