Беспокойная ночь
«Разведки наши продолжаются,— пишет Михаил Вашкевич в своем дневнике.— Записываю не все, но эту, в ночь на 16 марта, записать стоит».
…Из больницы Фореля вышли мы около десяти часов вечера. Нашей роте были приданы десять автоматчиков, четыре сапера, четыре связиста, санитары. Шли мы (до пятидесяти человек) колонной по одному, все в белых халатах.
Артиллерия противника обстреливала город, наши батареи старались подавить противника. Шли мы под непрерывное гудение встречных снарядов. (Все эти дни противник особенно яростно обстреливал район больницы Фореля, порой даже жутковато было выйти из здания, так как мины и снаряды визжали прямо над головой). Теперь снаряды летели левее нас, в парк, но два из них разорвались очень близко от нашей колонны и вывели из строя двух бойцов — с легкими ранениями. Я шел за политруком роты в качестве его связного.
Выйдя из района парка, мы спустились в траншею и до самого переднего края шли по ней (полтора — два километра). Эту траншею вырыли еще прошлым летом, когда готовили линию обороны, и, видно, никто за ней сейчас не следит, не поддерживает в нужном состоянии: на каждом шагу завалы, идти тесно, местами она выше головы, а местами — очень мелкая.
Во время долгого и утомительного (до пота) пути по траншее я справа видел заветную звезду, и надо сказать, очень ей порадовался — как будто встретил Зорьку здесь, на берегу залива, в эту холодную ночь. Но вот, наконец, мы пришли в энскую роту энского полка, где должны действовать. Слева от нас — разбитый трамвайный путь в Сосновую Поляну, на рельсах — обломки разрушенных трамваев. Через бруствер нашего переднего края летят трассирующие пули, прочерчивая в ночной мгле огненные линии.
Группа захвата (пленного) начала выдвигаться на передний край. За ней пошла группа поддержки. Следом — связисты с телефонными аппаратами и катушками проволоки. За ними — автоматчики. Я помогал автоматчикам подниматься на высокий, накатанный (видно, здесь много лазали!) бруствер, потом и сам полез навстречу огненным молниям. Путь проходил при непрерывном освещении ракетами и обстреле из пулеметов. Я ложился в снег и замирал. Шнур полевого телефона привел меня к разбитому танку. Там лежал наш командир на снегу и стонал: он был ранен в нижнюю часть живота навылет. Когда появился политрук, он передал ему командование.
Вокруг политрука скопилась группа поддержки, связисты; группа захвата тем временем двинулась вперед. Два неприятельских пулемета, расположенных впереди, начали обстрел, много пуль попало в танк, они с визгом отлетали в сторону, вспыхивая каким-то светлым, как от спички, огнем. Затем пулеметчик взял ниже, и пули забороздили по снегу так близко, что рукава и лицо мне обсыпало снегом. Связист, устанавливавший телефон, был ранен. Его начали эвакуировать. Второй связист принял катушку и аппарат, и мы двинулись вперед.
Ползли по-пластунски, вспахивая головой снег. Над нами то и дело визжали пули. Подползли к разбитому, зарывшемуся носом в землю грузовику.
Группа захвата достигла второй линии проволочного заграждения противника. Автоматчикам было дано приказание выдвинуться к проволоке влево и вправо— по пять человек — и огнем автоматов прикрывать действия группы захвата.
Подтянув телефон к грузовику, наладить его работу второй связист не успел: его тоже ранили, он сильно стонал. Опасаясь, что этот стон выдаст наше присутствие у проволоки противника, политрук отдал приказание немедленно убрать его. Два бойца потащили раненого. Тут меня начал душить кашель. Я затыкал рот чем попало — в итоге наелся шерсти от своих варежек и снегу, который был пропитан какими-то маслами и керосином.
Политрук накручивал аппарат, но тщетно
— Вашкевич, надо связь!
Я вспомнил, что есть так называемое параллельное соединение, подтащил катушку с проводом, вонзил одну булавку в один шнур, другую в другой и взялся за трубку.
— Ворон, Ворон! Говорит Ястреб! Говорит Ястреб!
После нескольких повторений позывных (они изменены здесь) мне наконец-то ответили! Условных слов было немного: «берег» — наша передовая, «остров» — первый ряд проволоки противника, «остров- два» — второй ряд проволоки противника, «дно» — траншея врага, «хлеб» — артогонь, «дорога» — отход.
Слева били пулеметы, они мешали нам действовать. Политрук сказал по телефону: — Нужен хлеб. Точки слева мешают нам.
Через десять минут пролетели четыре снаряда.
— Подошли ко второму «острову». «Ползуны» сейчас пойдут на «дно»,— передал политрук. И мне: — Пойди, узнай, готова ли группа Василенко.
Ползу к проволоке противника. Люди в белых халатах лежат, прижавшись к земле. Спрашиваю о готовности. Оказывается, один убит, два других потащили его ползком в тыл. Я к политруку.
— Немедленно вернуть!
Догнал. Ребята повернули назад, к проволоке. Я остался рядом с трупом. Смотрю в лицо — стараюсь узнать кто. По левому уродливо оттопыренному уху узнал Симахина — младшего лейтенанта. Трогаю его голову — вся в крови, кожа с черепа содрана. Как же его тащить? Был у меня в кармане конец веревки метра два, на всякий случай. Я сделал петлю, обхватив Симахина под мышками веревкой, решил его волоком эвакуировать к «берегу». Тяжело! Как свинцом налит.
Метров пятьдесят я, потный до нитки, тащил мертвеца. Когда взлетала вверх ракета или трассирующие пули начинали рисовать зигзаги над головой, припадал к земле рядом с убитым. Эвакуируя Симахина, думал о том, что вот волоку сейчас его безжизненное тело, а у него на родине, в далеком Алтайском крае, ждут его домой, думают о нем жена и двое ребят.
Под танком нашел группу бойцов, передал им Симахина, а сам пополз к политруку.
— Вашкевич, ползи к Василенко: командир дивизии приказал действовать немедленно!
Ползу к Василенко, передаю приказание. Он отвечает: – Сейчас, пусть только немного утихнет огонь.
Возвращаюсь обратно к политруку. Через пять минут опять: — Ползи еще раз! Пусть действуют!
Ползу. Передаю. В это время противник открывает огонь из минометов
Осколком ранен в грудь Василенко. Я ползу к политруку, говорю, что Василенко или ранен, или убит. Политрук передает это по телефону. Ответ: пополнить группу захвата. Я ползу назад — собирать пополнение. Догоняю двух автоматчиков, которые тащат раненого товарища. — Назад! — кричу им. А бойцам из эвакогруппы приказываю продолжить эвакуировать раненого автоматчика.
Ползу дальше. Вот — высокий вал и наконец-то наша траншея. Вижу еще двоих бойцов. — Давайте туда, на поле боя, надо заменить раненых и убитых. За мной! — И вскакиваю на бруствер.
После первого ряда проволочных заграждений идти в рост нельзя, могут заметить, я пополз, хотя коленки и гудели. Навстречу двое волокут третьего. Еще раненый!
— Это кто?
— Коврыжных! — Боец свою фамилию говорит через «и»: «Коврижних»,— и я легко узнаю его при первом слове.
Второй оказался старшиной роты.
— Кого тащите?
— Вашкевича! — отвечает Коврыжных.
— Да ты что, в уме? Я — Вашкевич.
— Тогда,— говорит,— не знаем…
Говорю Коврыжному: — Вон у той разбитой машины сидит пулеметчик Набока, он один, а ты, его второй номер, бродишь здесь. Давай к Набоке!
Коврыжных меня очень уважает, недаром он старательно тащил кого-то вместо меня,— приказание выполнил немедленно. Второй боец продолжил эвакуацию раненого, я помог перетащить его через проволоку, а сам вернулся к политруку.
Политрук сидел уже под другой машиной. Минометным обстрелом разбило оба телефонных аппарата, вывело из строя всех связистов, контузило заместителя командира роты, ранило в голову младшего лейтенанта Коваленко, который, несмотря на то, что кровь заливала ему голову, пополз к «берегу» сам. Я поднял каску Коваленко, хотел надеть, но увидел, что она дырявая. Все же каски — слабая защита: в этой операции было двое убитых и один раненый — в голову, и все были в касках. Возможно, они ослабляют удар осколка, но этого все же мало!
Заместитель командира роты обменял мне мою винтовку на свой ППД, а сам решил ползти в тыл. — Ничего,— говорит,— не вижу, трещит и кружится голова.
Каску его скорежило. — Подожди,— остановил его политрук,— выясним обстановку, и тогда поползешь с докладом к майору. Вашкевич! Сколко у нас выбыло из строя?
Отвечаю: — Связисты — все, саперов — двое, наших — девять человек.
— Ползи,— говорит,— к Василенко, узнай настроение.
Ползу. У проволоки противника лежат пять человек. Ждут приказа. Оказывается, Василенко был контужен, но, когда очухался, остался в своей группе. Подползаю к нему:
— Митя, как настроение?
— Осталось,— говорит,— нас пять человек. Остальные выбыли из строя.— Он произносит это, а пули свистят!
Ползу обратно. Решили доложить майору положение и ждать ответа. С донесением пополз контуженный заместитель командира роты.
