“Не выжить мне..”. Я была рабой!
Рассказ студентки Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта Дрыгиной.
Домой нам разрешено писать две открытки в месяц, а Вам ко мне можно писать каждый день. Не забывайте меня, пишите чаще и побольше. Пусть пишут все, пусть пишут знакомые по нашему двору и девочки — подруги по улице. Мне только и радости — получить письмо из дому. Хоть я не буду плакать…
Мама, я с Валей вместе в одном бараке, но я в 9-й комнате, а она—в 3-ей. Работаем также на разных заводах. С нею я только поделюсь горем, и вместе поплачем. В комнате нас 16 человек — 15 украинок и я.
Мамочка, передайте тете Муре большое спасибо за скромный и хороший подарок — кусочек мыла; если бы не она, то я бы потеряла облик человека. Написала бы больше, да негде — мала открыточка. Новостей много, но рассказать не могу.
Передаю, мамочка, Вам горячий привет и целую Вас крепко, крепко. Передаю привет Люсеньке, тете Наташе и Пане, дяде Алеше, Макару и Томочке. Пусть пишут знакомые девочки. Пусть все они пишут.
До свиданья, еще и еще раз, мамочка и Люсенька, целую Вас. Жду от Вас с нетерпением ответа. Пишите чаще, не забывайте меня. Остаюсь Ваша дочь Нонна.
Не забывайте меня
Германия, лагерь Н., 8 декабря 1942 г.
Пишет тебе твоя дочь и сообщает, что жива пока. Одинокая, нищенка горькая. Здравствуйте, дорогая мамочка . и сестренка Люсенька! Кормят нас еще хуже. Суп дают или с листьями от бураков, или с горькими грибами. Его кушать невозможно. Так работаем 12 часов голодные.
Я очень похудела. С Валей мы, по- прежнему, вместе, в одном бараке. Мне выдали ботинки 45 размера: это самая грубая свинина и деревянная подошва в 7 сантиметров толщиной. Ходить нельзя, выворачиваются ноги.
В субботу мы работаем до 12 часов ночи. Без 5 минут двенадцать. Стоим и ждем, когда уж стукнет 12 — ждем, как Нового года. Сижу я у машины, гляжу на часы и жду: скоро принесут 100 граммов хлеба и 10 граммов колбасы.
Мамочка, напишите мне. Я очень скучаю о доме, о родных, о Ростове и особенно о Вас.
Сегодня воскресенье. Дождь. А под пятницу я видела Вас во сне. Я вижу страшные кошмары…
Мамочка, я устаю, спим мало и поэтому отработаю смену—и скорее в постель. В город нас не пускают, живем в лесу. Ходят слухи, что нас переведут на другой завод. Может, будет лучше. Сейчас работаем вместе с украинцами, с французами и сербами.
Вас я вспоминаю каждую минуту и плачу.
Мамочка, теперь напишу Вам о порядках. Спецовку нам не дают, а кто что взял из дому, то и носит. Платят по-разному: кому две марки, а кому — 20, а кому и ничего. За эти деньги здесь купить нечего, потому что за шесть месяцев ни разу никуда не ходили. Мамочка, если кто из девочек пришлет адрес, то вышлите мне. Вышлите Люсенькин адрес. Мамочка, увезли ли Люсеньку в Германию, куда? Пишите все подробно.
Мамочка, если можно, то высылайте посылку—луку и чесноку—у меня цынга. Не откажите в моей просьбе. А пока до свидания. Наевшись супа из капусты — баланды, как мы его называем, я начала и кончила писать. Передаю Вам свой горячо любящий привет и крепко, крепко целую Вас. Пишите мне чаще и не забывайте меня. Вышлите адреса всех девочек. До свидания, целую Вас, мамочка,
И жду с нетерпением письма. Остаюсь Ваша дочь. Не забывайте меня! Нонна.
Тяжела была наша жизнь в неволе, но мы не падали духом и верили, что Красная Армия освободит нас от этой кабалы. Немецкая армия терпела поражение за поражением, а от нас это тщательно скрывали. И вот, однажды, в конце апреля 1945 года, мы услышали приближающийся артиллерийский гул. Немцы засуетились. Они спешно укладывали свои пожитки и куда-то исчезали. Мы поняли, что скоро, совсем скоро наступит конец нашей страшной доли и что Родина и ее героическая Красная Армия идут к нам на выручку.
Находясь далеко от родной отчизны, мы верили, что этот день придёт.
Но вот грянула война
Гитлеровские орды рвались в глубь нашей страны. Народ поднялся на защиту Отечества. В 1942 году немецко-фашистским оккупантам удалось захватить Ростов. Я не успела эвакуироваться и осталась в городе. Гонимая полицией, преследуемая агентами гестапо я, как и ряд других ростовских юношей и девушек, была угнана немцами на фашистскую каторгу в Германию. ’
Долог был наш путь на запад. Сначала нас привезли в распределительный лагерь. Три дня и три ночи мы провели в подземных подвалах без пищи и воды.
Потом нас отправили в другой лагерь. Наше новое жилье представляло страшное зрелище. Низкие, деревянные бараки с узкими маленькими окнами были обнесены семью рядами колючей проволоки. Чем-то жутким, неживым веяло от этих построек. В день мы получали только 150 граммов, так называемого, хлеба из бурака и гнилой моркови. Голодные, мы вынуждены были есть даже отбросы.
Вскоре в лагере вспыхнула эпидемия дизентерии и сыпного тифа. Люди умирали десятками. Девушки и юноши гибли не только от болезней. Они гибли во время работы, в очереди за хлебом, в бараках. Нас били нещадно, били так, что тело превращалось в кровавое месиво.
Через некоторое время всех нас вывезли в Восточную Пруссию; привезли в какой-то мрачный прусский город, где нас вывели на площадь и стали распродавать. как скот. К нам подходили немцы, щупали мускулы, заглядывали в рот, осматривали зубы. Тут же, на площади, за столом, оформлялись документы, выдавались квитанции. Меня за 11 марок купила толстая, дородная немка — жена фермера.
В сутки мне приходилось работать по 14-16 часов. Я рубила дрова, чистила уборную, стирала грязное немецкое белье. Так, в безрадостном, подневольном труде проходили дни. Вскоре я заболела, и меня отправили в лагерь, где я пробыла почти год. Мои страдания и муки стали еще более тяжелыми. Если кто-либо медленно работал, его раздевали, клали на деревянный стол и безжалостно секли резиновыми плетьми до потери сознания. У нас в бараке было 86 человек, но только трое могли нормально ходить, а остальные — изможденные и обессиленные—валялись на полу в холоде и грязи, ожидая, когда наступит смерть и избавит их от всех мук.
Нет слов, чтобы рассказать, как была тяжела и безотрадна наша жизнь в Германии. жизнь людей, униженных проклятыми рабовладельцами до степени животных.
Так прошло три года. И вот, наконец, наступил светлый час освобождения. Я никогда не забуду этот день. На пороге нашего барака неожиданно появился высокий, рослый человек с автоматом в руках. Кто-то из нас крикнул:
— Наши! Товарищи, это наши!..
Боец молча вошел в барак. Он глядел на нас, и вдруг мы увидели, как слезы навернулись у него на глазах. Мужественный разведчик тов. Смирнягин, не раз смотревший в лицо смерти, плакал как ребенок.
— Что они сделали с вами! — говорил он нам.
Долго нас лечили. Некоторых так и не удалось вернуть к жизни.
