У погибших в море нет могил

У погибших в море нет могил

В 19 часов двенадцатого ноября 1941 года «Гордый» покинул Большой Кронштадтский рейд. Впереди под флагом начальника штаба отряда легких сил капитана второго ранга Василия Максимовича Нарыкова шел эскадренный миноносец «Суровый». За «Гордым» — подводные лодки «Л-2» и «М-98», следовавшие на боевые позиции. Справа и слева где-то в темноте — катера охранения. Путь кораблям прокладывали четыре тральщика.

Штормило. С запада прямо в нос кораблям дул сильный ветер, беспорядочно неслись волны. Корабли сильно раскачивались, их шаткие палубы заливало водой. Было по- зимнему темно и холодно. С наступлением темноты начали движение. Растрепанные ветром облака неслись над морем рваными хлопьями, временами обнажая полную луну. Бесновалось море. Волны ошалело кидались на корабли, мириады брызг огромными веерами взлетали над палубами и надстройками.

Тральщики двести пятнадцатый, «Верп», «Рым» и двести семнадцатый протраливали полосу для прохода больших кораблей. За тральщиками шел флагманский корабль «Суровый», минный заградитель «Урал», «Гордый» и подводные лодки.

В ноль часов сорок четыре минуты в пяти кабельтовых справа от «Гордого» на мину наскочил катер охранения «МО-301». Высокий столб воды, поднявшийся над морем, изнутри внезапно осветился разноцветными огнями. Это рвались трассирующие снаряды. Смертоносным фейерверком они разлетелись в разные стороны, оставляя в ночи огненные траектории. Зрелище было жутким.

Другой катер поспешил на помощь товарищу, но на поверхности увидел лишь обломки.

Через десять минут на мину наскочил тральщик «Верп». Она взорвалась в носовой части корабля. От удара сдетонировали снаряды в носовом погребе, а за ними — цистерна с бензином. Огромный столб пламени выхватил из темноты разломившийся тральщик. Горящие обломки поплыли по воде. Стонали раненые. Помощник командира «Урала» А. А. Казанков и корабельный врач М. А. Тарутин удачно бросили конец на проплывавший обломок тральщика и спасли звавшего на помощь моряка.

И опять вокруг кораблей сомкнулась ноябрьская темнота, натужно стонал в снастях зимний ветер, крепчал мороз, усиливался шторм. Корабли продолжали выполнение поставленной задачи.

В один час пять минут сильнейший взрыв вздыбил море прямо у борта «Сурового». Эсминец остановился. Его кильватерные огни погасли. Командир «Урала» И. Г. Карпов и командир «Гордого» Е. Б. Ефет застопорили машины, начали выяснять обстановку, запрашивать «Суровый» прожектором. Но эсминец не отвечал, выкатываясь влево от протраленной полосы. Вскоре он совсем исчез из видимости. На помощь «Суровому» устремился тральщик.

У погибших в море нет могил

Минный заградитель «Урал» в отличие от других кораблей не имел параван-охранителей. Ефет знал об этом. После подрыва «Сурового» в один час девять минут Ефет дал кораблю ход, готовясь занять место головного корабля после тральщиков. Обходя «Урал», Ефет крикнул Карпову: — Прошу подправлять мои курсы. У меня не в порядке компасы.

Движение отряда возобновилось. Напряжение на кораблях после подрыва «Сурового» еще больше усилилось. Капитан третьего ранга Ефет опасливо посматривал по сторонам, сжал зубы, сдерживая волнение. Рядом с ним, напряженно вытянув голову, вглядывался в темную воду комдив Петунии. В углу ходового мостика стоял старпом Багринов.

В этой накаленной тишине раздался где-то за кормой пятый взрыв. Это подорвалась и мгновенно затонула подводная лодка «Л-2», штурманом на которой был известный флотский поэт Алексей Лебедев. Бортовая сталь на «Гордом» напряженно загудела, отдаваясь тревожным эхом в сердцах экипажа.

В три часа двадцать две минуты взрыв полыхнул совсем близко у левого борта. Это мина взорвалась в параване. Корабль сильно тряхнуло. На палубе что-то загрохотало, в каютах лопнули лампочки и плафоны. На несколько минут эсминец потерял ход и освещение. Но электрики быстро завели дизель, появился свет. Команда не тронулась со своих мест. Через несколько минут Иван Константинович Дергачев доложил, что повреждений на корабле нет. Ефет опять дал кораблю ход. Прошло десять минут.

Три часа тридцать две минуты, курс двести шестнадцать градусов, скорость двенадцать узлов. У самого левого борта «Гордого» взметнулся огромнейший столб воды и огня — палуба рванулась из-под ног. Людей разбросало по углам. Эсминец, казалось, подскочил над водой, вскрикнул всеми своими металлическими частями, а затем нырнул в воду, сильно накренившись, на левый борт. На палубу обрушился водяной поток. Из машинных и котельных отделений повалил пар. Погас свет. Умолкли машины и механизмы.

— Всем оставаться на своих местах! — распорядился Ефет.— Передать по боевым постам.

Комиссар корабля, сбитый с ног взрывом, вскочил, метнулся с мостика вниз. Он прибежал в пост энергетики и живучести, а затем вместе с бледным Дергачевым они кинулись в первое машинное отделение. У входа в помещение услышали свист пара, клубами вырывавшегося на верхнюю палубу. Из люка показалась вначале спина, а затем голова старшего краснофлотца Сергея Ефремова, тащившего за плечи окровавленного старшину. Другой краснофлотец поддерживал раненого за ноги.

— Люди все живы? — спросил комиссар.

— Пока не знаем, вот старшина вахты ранен. Несколько человек контужено.

Сахно нащупал ногами ступеньки, начал спускаться вниз, за ним полез Дергачев. Свист пара уже ослабевал, в машинном отделении прояснялось.

В тусклом свете аккумуляторных фонарей комиссар разглядел огромную рваную рану в корпусе корабля. Через нее в отсек врывалась вода. Тугая струя заливала машины и механизмы, била в противоположный борт. Около десятка краснофлотцев и старшин во главе с Иваном Анисимовым, стоя по пояс в воде, прилаживали к пробоине аварийные щиты, закрепляя их брусьями и клиньями. Вода стегала по лицам и покрасневшим от холода рукам.

— Надо пластырь завести снаружи, — крикнул Дергачев и побежал наверх, чтобы послать на подмогу носовую аварийную партию. У выхода из машинного отделения его перехватил краснофлотец Черный. Задыхаясь, быстро проговорил:

— Командир просит срочно доложить ему состояние корабля.

Дергачев бегом направился в пост энергетики. Там мичман Бурчик оглушил Ивана Константиновича последними новостями: в пятом кубрике разошлись швы, пробит корпус в третьем котельном отделении, на верхней палубе трещина. Вода пошла по всему кораблю. Дергачев понял, что его старания напрасны. Он беспомощно опустился на разножку, развел руками. Потом поднялся на мостик и доложил командиру, что спасти корабль уже невозможно. Ефет не мог не верить опытному механику, но решил лично обследовать повреждения. С мегафоном в руках он бегом спустился на покосившуюся палубу. Люди расступились перед ним. Ефет осмотрел пробоину и понял, что кораблю отведены для жизни считанные минуты. Командир вышел наверх, поднял мегафон, направил его на остановившийся справа сзади «Урал», крикнул:

— Карпов, спасай!

Командир «Урала» начал медленно, толчками приближаться к «Гордому», склоняясь влево, чтобы прижаться к тонущему эсминцу, снять людей. Ефет заметил подворот минного заградителя и поспешил на свое командирское место — на мостик. У среза полубака встревоженный Аркадий Борзов остановил его:

— Товарищ командир, смотрите — мины.

Ефет взглянул за борт и ясно увидел два черных лоснящихся шара, подбиваемых ветром и волной к борту раненого эсминца. Борзов и Лыков шестами отталкивали их. Ефет перекинул тревожный взгляд на «Урал»: он медленно приближался…

Для принятия последнего в жизни решения судьба отвела Евгению Ефету несколько роковых секунд. На мгновение в голове все смешалось: гибнущий эсминец «Гордый» и почти две сотни его боевых друзей, защитники Ханко, ждущие кораблей, собственная жизнь, жена и сынишка, приближавшийся массивный корпус «Урала» — и эти две черные, злорадно прыгавшие на волнах, противно лоснящиеся мины. Он мог не думать о сохранении «Урала», рискнуть, чтобы попытаться спасти себя, командный состав и краснофлотцев, за жизнь которых нес персональную ответственность перед государством. Для этого нужно совсем немного — не заметить эти барахтающиеся мины. Бывает ведь такое…

Но долг командира, огромная нравственная сила, профессиональное флотское чувство братской взаимопомощи толкнули Евгения Борисовича Ефета на другое решение. Он вскинул к губам мегафон и твердым, до предела напряженным голосом предупредил Ивана Григорьевича Карпова:

— На «Урале» — не подходите, между нами мины!

Опустил мегафон, не отрывая горящих глаз от высокого носа минного заградителя, стоял унимая дрожь. Потом крикнул еще раз зло, с вызовом, словно кому-то возражая:

— Не подходите! Между нами мины!

На доживавшем последние минуты «Гордом» вдруг стало еще тише. Совсем-совсем тихо. До этого слышался ободряющий топот ног, хлопание дверей, тревожный людской говор. Теперь наступила отчаянная тишина. Все сразу умолкло, словно на похоронах. Можно было подумать, что люди внезапно окаменели, лишились речи. Мозг Ефета резанула мысль: это реакция на его, решение — отказ от помощи. Не опуская головы, он сделал несколько шагов по направлению к главному командному пункту, начал подниматься по трапу вверх на свое командирское место. Шаги его звучали необычно громко, словно в пустом зале, в висках гулко стучала кровь. И вдруг за его спиной раздались краснофлотские голоса:

— Не подходите!

— Не подходите!

Это было одобрение командирского решения. Экипаж принял его как свое собственное. Моральная сила и воля командира победили.

Это был подвиг. Подвиг капитана третьего ранга Евгения Борисовича Ефета и экипажа «Гордого». Они предпочли собственную гибель для спасения других.

Оцените статью
Исторический документ
Добавить комментарий