На окраине освобожденного города Альт-Лакдебер я увидел офицера, принимавшего у солдат передаваемые по цепочке ведра с водой. Он плескал воду в окна горящего домика.
От мокрой формы одежды офицера валит пар, жаркое пламя жжет покрасневшее лицо. А вокруг мечется старая немка, плачет, причитает: «О, майн гот! Гитлер швайн!»
Силой оттаскиваю офицера от пламени. Упрекаю солдат:
— Вы что же инвалида мучаете?
— Инвалида? — удивляются они. — Да это же командир нашей роты.
Только теперь заметили, что офицер заметно хромает.
Это Яков Басов, с которым мы вместе воевали еще под Петергофом. А снова встретились три дня назад во время рекогносцировки Зееловских высот. Гитлеровцы тогда обстреляли нас из минометов. Все попрыгали в траншею, только один из офицеров остался на открытом месте. Я выскочил, схватил его и вместе с ним свалился в траншею. Офицер застонал.
— Ранило? — спрашиваю.
— У меня нога деревянная. Подвернулась проклятая.
Он сел, поправил протез. И только тут, внимательно всмотревшись в искаженное болью лицо, узнал офицера.
— Яша! Басов! — закричал я. Мы по-братски стиснули друг друга.
После рекогносцировки мы сидели в землянке. И я услышал удивительную историю. В 1942 году под Ленинградом Якова тяжело ранило. Ему ампутировали ногу и отправили долечиваться в Челябинск. Там дошла до него радостная весть — освобождена его родина — Сумская область. Добрался туда и попал на пепелище. Брата Егора фашисты угнали на каторгу в Германию. Невесту повесили за помощь партизанам. Безногий инвалид пришел в военкомат:
— Пошлите на фронт!
Долго обивал пороги, но добился своего. И вот он здесь, снова воюет. Солдаты все-таки погасили пожар. Старая немка, прижимая руки к груди, обходила их и кланялась каждому.
— Данке! Данке шен! — благодарила она, и слезы радости катились по ее щекам.
Подошла и к нам, поклонилась. Яков с трудом поднялся с бревна, на которое я его посадил.
— Лебе воль, мутер (Будь здорова, мать!)
Мы снова уселись на бревнышко.
— Тяжело тебе? — спросил я Басова.
— Конечно, на двух ногах воевать вольготнее. Но ничего, приспособился.
Я смотрел на него и думал. Человек перенес столько горя. Изувечен. Должен был смертельно ненавидеть немцев. И вот спас дом какой-то немецкой старухе.
Он достал из-под отворота шинели партийный билет. Пролистал его.
— Помнишь?
В графах уплаты членских взносов знакомые росписи парторгов Рамзаева и Саенко. Чудесные ребята. Рамзаева давно нет в живых. Его партбилет мы с Басовым держали в руках в день похорон. Пуля пробила документ и вошла в сердце. Лежать бы теперь этой багряной книжечке в музее.
— А знаешь, — вдруг сказал Басов. — Если бы Саша Рамзаев был жив, он тоже помог бы этой старушке.
— Несомненно, было бы так, — соглашаюсь с Яковым.
Я с первых дней на фронте, всего насмотрелся, встречал немало мужественных людей. Но чтобы человек без ноги дрался с врагом, да еще на переднем крае — в пехоте, такое встретил впервые. Невозможно представить, как ему было тяжело ползать по полю боя, прыгать в окоп или траншею и выбираться оттуда. Человек на законном основании мог воспользоваться правом инвалида. Но он не воспользовался. Гнев и ненависть к фашистам были сильнее.
Мне довелось видеть муки, страдания и физическую боль Басова. Но он не сдавался. И вот таких людей фашисты хотели победить. Не вышло. И никогда не выйдет.
К сожалению, это была моя последняя встреча с Басовым. Спустя тридцать лет, я узнал, что Яков Трофимович погиб в боях под Берлином.
Могилу Якова найти не удалось. О нем, как о тысячах других, хорошо сказал поэт Сергей Орлов:
… Давным-давно окончен бой, Руками всех друзей Положен парень в шар земной Как будто в мавзолей…