Удар врага был силен. В течение нескольких дней партизаны потеряли половину своей территории и с боями отходили в леса.
Однажды вечером бомбардировщики врага нащупали в лесу штаб отряда и обрушили на землянки десятки бомб. Люба во время налета держала связь со штабом фронта. Когда первые бомбы, упавшие вблизи землянки, наполнили воздух гулом и заставили подпрыгнуть всю аппаратуру, Люба сжалась в комок, но продолжала работу. Связные несли все новые и новые радиограммы.
Когда под утро Люба вышла из землянки, она не узнала лагеря: развороченное ямы, поваленные, расщепленные деревья, разбросанные котелки, доски, части колес, тряпки на белом срезе разбитой сосны. Землянка рации была завалена стволами деревьев.
Днем, под охраной шести партизан, Люба уходила в лес. Лес стоял знойный, летний, тихий. Гудели комары. Черника стлалась под ногами. На полянках чуть розовели гнезда брусники. Иногда где-то совсем близко загоралась ружейно-пулеметная перестрелка, и ведущий ускорял шаг. Партизаны шли с автоматами наготове, и Люба поняла, что немцы все теснее и теснее сжимали кольцо. В глухом лесном овраге их встретил с небольшой группой бойцов командир отряда.
— Ну, дочка, быстро ставь станцию. Передай вот это во что бы то ни стало.
Радиограмма была короткой. Люба сумела наладить связь и, сидя на корнях сосны, передала сообщение.
Еще не успела Люба принять ответ штаба фронта, в балке стали рваться мины.
— Скорее, дочка,—крикнул командир.
— Еще минуту, — ответила Люба.
Совсем рядом заговорили автоматы, пулеметы и винтовки. Она вслушивалась в прерывистые звуки морзе, когда мина разорвалась у сосны, и в воздух взлетела и рухнула на Любу вся радиоаппаратура. …Она очнулась от боли. Рослый здоровенный немец тащил ее за руки из-под ветвей, земли и обломков рации. Острая, режущая боль в плече прожигала тело огнем. Она невольно застонала.
— Рация у них тут была, — крикнул кому-то немец. — А это радистка, жива…— Он выволок ее на траву и спросил: — Ты кто?
Люба не ответила. Первая мысль, которая мелькнула в ее сознании, была: скрыть знание немецкого языка. Она села на траву и сказала по-русски:
— Не понимаю.
Рука ныла и висела, как чужая. Немец в чине ефрейтора стоял над Любой, широко расставив ноги, и закуривал сигаретку. К нему подошли солдаты. Ефрейтор объяснил им, что поймали радистку. Русского языка никто из немцев не знал. Ефрейтор нагнулся к Любе, потрогал ее за плечи, взлохматил волосы и легонько похлопал шершавыми пальцами по серой от земли щеке.
— Девчонка еще. Если она радистка, то знает все дела.
— Ну, пошли,— сказал немец, который вытащил ее из завала.—Понимаешь, пошли.—Он смешно затоптался на месте, показывая, что надо идти.
Люба встала. Ныло все тело. Лыжные брюки были разорваны в нескольких местах, с головы сыпалась земля. Медленно пошла за немцем.
— Бери правее, пойдем лесом,— сказал немец, шедший сзади. —Зачем ее, такую, вдвоем вести. Ну, иди, иди,—и он легонько толкнул Любу в плечо.
Вышли на узкую тропинку. Лапы сосен сходились над головой, ветви низкого березняка задевали за плечи и лицо. Люба шла, стараясь собраться с мыслями. Принуждала себя думать о том, как будет держаться на допросе.
Впереди немец шагал широко и уходил от Любы шагов на десять. Тогда шедший сзади ладонью толкал ее в спину и что-то бурчал себе под нос. Люба едва передвигала ноги и снова отставала. Внезапно впереди встал столб пламени. Вздыбилась земля, вверх полетели кусты. Взрывной волной Любу бросило в сторону, и, падая, она услышала гул взрыва. Она поняла, что немец подорвался на мине, поставленной партизанами на тропинке. Она вскочила и бросилась в лес. Она бежала между деревьями, все дальше и дальше углубляясь в чащу. Сзади прострочил автомат. Потом все смолкло.
Пробиралась лесом часа два. Окончательно выбившись из сил, она легла в зарослях и заснула.
Проснулась на рассвете. Из рубашки сделала перевязь на разбитую руку и иголкой с ниткой, которые всегда носила с собой, кое-как зашила разорванные брюки. Решила пробираться на восток. Линия фронта, по последним данным, находилась в сорока километрах. Район был лесистый и глухой. Можно выйти к своим дня через два-три.
Поев черники, Люба пошла. Сначала она шла осторожно, присматриваясь к каждому дереву, но потом стала смелее, шла быстро, насторожив слух и зрение. Часто попадались лесные озера и болота. Терпеливо обходила их, иногда снова удаляясь от линии фронта.
Так шла она два дня. Голод давал себя чувствовать. Было холодно ночами. Она зарывалась в ветки и мох, но согреться не могла. Ослабла. На третий день она еле передвигала распухшие ноги. Когда стемнело, Люба бессильно опустилась на землю. Глаза набухли, боль в висках была нестерпимой, мокрые ноги от ходьбы по болотам стыли.
«Неужели не дойду?» — мучительно подумала она, забываясь сном.
Ночью она просыпалась и, превозмогая усталость и боль, вставала, растирала тело ладонью здоровой руки, топталась на месте и снова свертывалась маленьким комочком под елкой.
На рассвете, когда она вновь забылась тяжелым сном, на нее наткнулся разведчик. Он долго стоял за деревом и разглядывал Любу, потом осторожно подошел к ней и вдруг улыбнулся. Подозвав товарищей, указал на девушку:
— Вот нашел гриб…
Он осторожно тронул Любу за плечо. Она вскочила, увидела улыбающиеся лица, звездочки на пилотках и вдруг заплакала обильными слезами с неудержимым всхлипыванием.
…Люба лежала в чистой землянке и наблюдала за офицерами. Капитан, низко склонившись над картой, разложенной на столе, при свете коптилки что-то объяснял окружившим стол офицерам.
Люба их не слушала. Ей приятно было видеть своих, родных, близких людей, полевые погоны со звездочками, хорошие русские строгие лица.
— А теперь спать,— приказал капитан.
Он сложил карту, спрятал ее в сумку и вдруг увидел открытые глаза Любы.
— А вы что не спите?
— Не спится, товарищ капитан.
— Вам отдыхать надо, а вы не спите…
— Рада я…
— Жалко мне вас отправлять. Вот и разведчики мои, что вас нашли, за эти двое суток раз пять приходили справляться о вашем здоровье.
— А когда меня отправят?
— Завтра самолет прилетит. А ведь вас считали погибшей. Меня два раза просили подтвердить, что вы у нас… А теперь спите.
Утром Любу повели лесными тропинками. Она шла с рукой на перевязи и вдыхала аромат леса. В лесу она прожила боевые пять недель. Лес таил опасности, но лес и спас ее. Вышли к большому лесному озеру. На берегу сидели бойцы. За спиной, где-то далеко, ухали пушки и потрескивали очереди автоматчиков. Раненые бойцы, не торопясь, курили махорку.
В небе зарокотал мотор. Самолет выскочил из-за леса и пронесся над озером. На крыльях Люба увидела красные звезды. К небу взвилась зеленая ракета. Проводник Любы сказал:
— Садитесь в лодку.
Самолет снова повис над озером, снизился и, разрезав воду на две пенящиеся волны, быстро поплыл к дальнему берегу. Потом он развернулся и стал рулить навстречу лодке с бойцами. Когда лодка подчалила к борту самолета, чьи-то сильные руки помогли Любе влезть в кабину.
Через минуту самолет взмыл в воздух и ушел на восток.
