Воспоминания о работе заключенных на калийном руднике Шпринген

В Саксенхаузене я находился с 1940 года по июль 1944 года. Как-то раз формировался транспорт; я тоже был включен в него. Требовались слесаря, ремесленники, кузнецы и т. д. Мы попали в ремонтные мастерские имперских железных дорог в Шверте-Ост близ Дортмунда. Работали по 12 часов. Часто объявлялась воздушная тревога. Когда немецкий фронт на Рейне был прорван, нас вернули в основной лагерь Бухенвальд. В сочельник транспорт заключенных в составе 500 человек прибыл в Дорндорф.

Там находилось вновь созданное лагерное отделение «фирма Генрих Кальб»… Подъемная клеть одновременно спускала 10-20 человек, буквально втиснутых в нее, на глубину, как мы считали, 300 метров. Никто не подозревал, в какой ад мы попали. Нас распределили по цехам. Каждый капо (уголовник) получал своих людей. Мы выравнивали своды, так как они были очень неровными. Забойщики фирмы «Генрих Кальб» часто кричали на нас: «Вы, ленивые собаки!» или «Чего надо, собака!» Мы не знали, наступил ли уже день или продолжается ночь.

Слабые шестидесяти ваттные электрические лампочки, подвешенные под потолком, горели днем и ночью. По утрам из Дорндорфа через шахту нам присылали кофе. В обед доставляли семь котлов с едой, в основном капусту и брюкву. Пища все время была очень плохой, часто ее готовили из недоброкачественных продуктов. В первое время нас один раз в восемь дней выводили на поверхность. У всех нас был коричневый цвет лица, мы выглядели как бы заржавевшими. Мы высохли, как селедки.

Многие из заключенных были близки к помешательству и стали есть калийную соль. У таких заключенных нарушалась функция почек, они отекали и умирали в страшных мучениях. Тела их сильно распухали.

В шахте всегда находилось 30-35 эсэсовцев, они постоянно были с нами. У них рядом с нашими забоями имелся комфортабельно оборудованный деревянный барак. Начальником команды был гауптшарфюрер СС Рейхардт. Ему помогал староста лагеря Карл Томе.

На ужин нам давали 250 граммов хлеба и немного маргарина. Часто нам давали только повидло. Из этого мы и на следующий день должны были приготовлять себе завтрак. Когда смена кончалась, все эсэсовцы в числе 30-35 человек поднимались на поверхность. Их сменяли другие.

При отправке из Бухенвальда нас было пятьсот человек. Здесь были венгры, немцы (их было всего семь), поляки, советские граждане, югославы и румыны. Ящики, в которых мы спали, мы называли боксами. Когда мы прибыли, не было ни боксов, ни древесной стружки. Мы спали на голой земле. Через два дня мы достали доски и стружки. На работе нас постоянно окружала цепь эсэсовских охранников.

Под землей сооружался завод. Подъемная клеть опускала вниз машины. Под землей эти машины перевозились тракторами. Электрики прокладывали электропроводку. У входа в помещение цеха лежала модель хвостового оперения «фау-2». Из разговоров мы поняли, что нам придется изготовлять это хвостовое оперение. Машины, главным образом токарные станки, прибывали с завода «БМВ» («Байрише моторенверке») и других заводов.

В последние дни марта 1945 года беспокойство все возрастало. Чувствовалось, что наступает решающий час. 28 марта около 9 часов утра нам приказали собрать наши пожитки. Что случилось? Куда нас отправляют?

Эти вопросы тревожили всех. Мы готовы были рискнуть всем и подготовились к схватке с СС. Около 10 час. 30 мин. мы, наконец, были на поверхности. Многие заключенные забыли прикрыть глаза. Они шатались как пьяные. Перед глазами плясали черные и красные искорки. Через несколько часов некоторые из заключенных ничего не видели, и мы вели их в середине колонны. Нам грубо крикнули «держаться всем вместе».

Нас передали другому подразделению СС. Послышалось циничное замечание: «Это освенцимцы!». Последовала команда построиться по пять человек в ряд. Эсэсовские конвоиры зверски избивали нас. Под ударами палок и прикладов мы двинулись навстречу неизвестности. Мы шли не по основным магистралям. Во главе колонны шел гауптшарфюрер СС Рейхардт и староста нашего лагеря Томе. Конвойные шли справа и слева от нас. Мы не спускали с них глаз и кинулись бы на них, если бы кто-нибудь отдал команду открыть по нам огонь. Нам было ясно, что в схватке погибнет тот или иной заключенный, но ведь мы были в большинстве. Под вечер 31 марта мы проходили мимо какого-то города.

Незадолго до того этот город подвергся бомбардировке. Горел деревянный мост. Кто-то сказал: «Это Зальцунген». В те дни нам не давали еды. Многие заключенные настолько ослабли, что еле держались на ногах. Мы шли днем и ночью. Делали привал, пройдя довольно длинное расстояние. Остановившись, мы тут же обессиленные падали на землю и засыпали. Я всегда ложился на дороге прямо на асфальт, чтобы было теплее. Эсэсовские охранники кричали: «Никому не двигаться! Кто двинется, будет убит на месте!» Мы спали под открытым небом. В Ордруфе мы остановились; нас затолкали в пустой барак.

Еды не было. Мы питались одуванчиками, а также луковицами и репой, которые выкапывали из земли. Немного спустя эсэсовцы «очистили» какую-то пекарню. Еще теплый хлеб был погружен на повозки, и мы двинулись дальше. Но нам хлеба не дали. Я припоминаю — это было в Ордруфе. На следующее утро один из заключенных попытался бежать. Он сбил с ног эсэсовского конвоира и побежал зигзагами.

Был ранен советский старший лейтенант, который в момент бегства этого заключенного шел спокойным шагом в уборную. В момент побега сразу последовала команда: «Ложись!». Горе тому заключенному, который сразу же не бросился на землю; его тут же без пощады пристреливали. Советский старший лейтенант был ранен в живот. Он кричал и корчился от боли. К заключенному, лежавшему на земле, подошел эсэсовец с красным, опухшим лицом, по внешнему виду садист, приложил, пистолет к его виску и дважды выстрелил.

Марш смерти продолжался. Еще не доходя Ордруфа, пытались бежать пять заключенных, у которых не выдержали нервы. Бежавшим, как затравленным собакам, удалось пробежать всего несколько шагов. Эсэсовцы открыли по ним огонь. Сраженные пулями, они упали на землю.

В безмолвной тишине раздавались крики раненых. Пока мы лежали на земле и не осмеливались пошевельнуться, несколько эсэсовцев подошли к тяжелораненым и прикончили их. Трупы их остались лежать на месте. Нас избивали и угрожали оружием: «Вас ожидает та же судьба, если также осмелитесь бежать». При этом эсэсовцы недвусмысленно дотрагивались до спусковых крючков своих автоматов. Отчаяние охватывало все большее число заключенных. Некоторые заключенные, которые без чужой помощи не могли уже передвигаться и которых мы вели под руки, падали на землю. К такому заключенному подходил эсэсовский конвоир и стрелял ему в голову. Убитого сталкивали ногой в кювет…

Наш марш продолжался через Кравинкель — Ильменау — Штадтильм — Кранихфельд — Бад Берка к Веймару (Бухевальду). Недалеко от Ильменау выбился из сил зубной врач д-р Мюнтер из Ремдероде близ йены. «О, мое сердце, мое сердце!» — стонал заключенный.

Я видел, как он сел на придорожный камень и как тут же подошедший к нему эсэсовец выстрелил ему из пистолета в затылок. Эсэсовцы часто говорили заключенным, которые плохо держались на ногах: «Садись, и ты будешь избавлен от страданий». Слабых заключенных, которые не могли идти дальше, они просто вытаскивали из колонны и приканчивали. Страшно было видеть, как умирают товарищи, с которыми ты разделял и радость и горе. Трупы оставались лежать на дороге. Я видел крестьян, которые подходили к трупам, забирали у них рюкзак или одеяло и даже снимали с них обувь. Это были настоящие мародеры.

Часто над нами появлялись, описывая круги, истребители- бомбардировщики. Тогда эсэсовские бандиты ложились на землю или в кювет среди нас. 3 апреля мы пришли в Бухенвальд. Наша колонна сильно поредела. Не доходя до Бухенвальда, эсэсовцы пристрелили антифашиста из Гамбурга, так как он больше не мог двигаться. В калийной шахте Шпрингена он всегда пел нам песни моряков. С 14.00 до 15.00 нас обрабатывали в дезинфекционной камере. При этом мы простояли на ногах четыре-пять часов и нам все еще не давали пищи.

Потом товарищи по заключению накормили нас, отдав часть своих порций. Наша команда была целиком включена в команду «ДАВ», так как мы попали в переполох, вызванный эвакуацией лагеря. Распространился слух, что нас немедленно отправят дальше. Усталый как собака, чувствуя, что не в силах двигаться дальше, я залез в шкаф в бараке 2 и заснул. Я не мог сказать потом, как долго проспал. Никто меня там не заметил. Остальные заключенные, очевидно, ушли еще ночью из барака. Их, вероятно, эвакуировали, так как я их больше не видел.

Йозеф Артурьянц, сообщение от мая 1957 года