Быстро пролетела майская звездная ночь. На востоке разгоралась синевато-багровая полоска. Как-то особенно ласково светили нашим бойцам черноморские звезды весной сорок четвертого года.
Вот и в ту памятную ночь они казались Федору Синицыну родными, такими же ясными и манящими, как над лесной Мещерой.
Совсем недавно, будто бы вчера, бегал Федор из родного мещерского села Лакаш то на тенистую речку Пру, то на Оку ловить пескарей и красноперок. А когда созревала ягода, он целыми днями бродил по лесу с кузовком в рунах .
Федор лежал на земле и, опершись подбородком на ладони, пристально всматривался в синеву крымской ночи, уходящей за Мекензиевы горы. Тишина… И если бы не взлетали в небо ракеты и цепочки трассирующих пуль, то, казалось, можно было бы спокойно встать во весь рост и пройтись по берегу пенистого Бельбека. Но сейчас там враг, и не доверяйся тишине.
Утро наступало быстро. Перед глазами лейтенанта поплыла в рассветной дымке Бельбекская долина, где виднелся пристанционный поселок Мекензиевы Горы. И невдомек было Федору Синицыну, что лежит он на том самом месте, где в сорок первом году был наблюдательный пункт героической 30-й батареи, до последнего снаряда защищавшей Севастополь.
«Что за коварные речки в Крыму!» — подумал Федор. Несколько дней назад он со своими гвардейцами форсировал Альму и Качу: тяжело было, пришлось попыхтеть. Вот и Бельбек — берега почти отвесные, скалистые, и зацепиться не за что, не говоря уже о том, чтобы окопаться. Навести мосты через реку невозможно из-за сильного артиллерийского и пулеметного огня фашистов.
«Более двух недель топчемся на месте. А когда же вперед?» Эти мысли не оставляли Федора, хотя он и чувствовал, что наступление вот-вот начнется. Это предположение укрепилось в нем еще больше, когда в дивизии побывали командующий армией генерал Г. Ф. Захаров и начальник штаба фронта генерал С. С. Бирюзов.
Так оно и случилось.
Утро 5 мая. Чуть забрезжил рассвет, летчики 8-й воздушной армии начали авиационную обработку переднего края обороны противника. Потом по врагу ударила наша артиллерия. Два часа она разрушала вражеские укрепления, и тогда 2-я гвардейская армия перешла в решительное наступление.
Гвардейцы под прикрытием артиллерийского огня быстро преодолели первую и вторую траншеи врага. Но тут же фашисты начали оказывать упорное сопротивление: ввели в действие авиацию и предприняли бешеные контратаки при поддержке танков, артиллерии и минометов.
Началась битва за легендарный Севастополь — город русской славы.
Основным узлом обороны противника, ключом к Севастополю в полосе наступления 2-й гвардейской армии был район Мекензиевых Гор с оборонительными рубежами на обрывистых скалистых берегах реки Бельбек, на грядах высот, расположенных полукругом у стен города.
«…Здесь в среднем на каждые 10 метров первой линии обороны приходилось орудие, 2 пулемета и до 20 солдат и офицеров…»
К прорыву такой обороны гвардейцы готовились тщательно и упорно. Стрелковые подразделения тренировались штурмовать высоты и укрепленные населенные пункты. В батальонах были созданы штурмовые группы и отряды. Одной из таких штурмовых групп и командовал лейтенант Федор Синицын. Он имел большой опыт по прорыву вражеских укреплений в Донбассе и на Перекопе. В составе его группы были бывалые воины, способные к самостоятельным действиям.
Батальоны 1179-го стрелкового полка 347-й стрелковой дивизии наступали южнее поселка Бельбек по сильно пересеченной местности. Ломая упорное сопротивление противника, они постепенно вгрызались в его оборону. Особенно хорошо действовала группа лейтенанта Синицына.
Тяжелый кровопролитный бой шел весь день. Уже в сумерках фашисты предприняли огнеметный налет. Жидкое малиновое пламя, вылетавшее из стволов сотен ранцевых огнеметов, сжигало траву, обугливало трупы. На бойцах загоралась одежда, и ее тушили землей. Задыхаясь в едком дыму, гвардейцы срывали с себя горящие гимнастерки и голыми по пояс отбивали врага. Лейтенант Синицын появлялся там, где было тяжелее всего. В гуле боя бойцы все время слышали его звонкий голос.
— Ложись! Гранатами, огонь! А ну, дружище, влепи фрицу! Не горячись!
А когда гитлеровцы кричали: «Рус, сдавайся! Мы всех вас сожжем!» — Синицын отвечал им:
— Врешь, сволочь фашистская! Ваша песенка спета!
Никто не ушел с высоты, никто не струсил, не подвел товарищей…
Тяжелый, густо насыщенный пылью и пороховой гарью дым медленно сползал с высоты. Лежа на почерневшей от боя земле, Синицын увидел, как закрутилось темное курчавое облачко, пронизанное осколками, и на него, больно ударив по спине, упала глыба земли. Вражеский снаряд разорвался почти рядом, но он почувствовал, что на этот раз пронесло. Вспышка радости тут же сменилась навязчивым липким страхом: за первым должен последовать второй снаряд и третий.
И Синицыну опять повезло: он успел спрыгнуть в траншею, и осколки второго снаряда просвистели высоко над головой. Потом вперемежку со снарядами стали взрываться мины: они буквально засыпали траншею, куда укрылся Синицын.
— Товарищ лейтенант, два диска осталось, — доложил пулеметчик.— Еще раз пойдут в атаку — и — амба.
— Как это амба?.. А гранаты есть?.. А трофейные автоматы? — ответил Синицын. — Сейчас пошлем за патронами.
Но послать было некого. В траншее лежали только тяжелораненые и обожженные: не было ни людей, ни времени, чтобы их выносить.
Синицын еле держался на ногах. Ныла спина, сильно мутило от голода, жажды и трупного запаха. Но и сейчас, в эту трудную минуту, он думал не о себе и не о том, чтобы уцелеть,- он думал, где достать патроны и гранаты. Без них высоты не удержать.
— Опять поперли, гады! -крикнул пулеметчик.
— А второй расчет как себя чувствует? — спросил Синицын.
Ответа не последовало: оба пулеметчика лежали мертвыми, и Синицын лег за пулемет.
Когда была отбита и эта, по счету 16-я, атака врага, на скате высоты остались лежать до 150 вражеских солдат. Но и главный герой этого боя лейтенант Ф. С. Синицын погиб.
