Едва он добрался до стрелковой роты, где предстояло теперь служить, начался сильный артиллерийский обстрел.
Иван Макаров укрылся в траншее и не заметил, как задремал.
— Значит, прячешься, а может, трусишь? Ну-ка, быстрей на место! – услышал он над своим ухом.
Схватив Ивана за руку, командир отделения потащил его к брустверу, на ходу приказывая:
— Наблюдать в оба! Гранаты из рук не выпускать!
И вдруг, вглядевшись, смутился, развел руками.
— Новичок, с пополнением прибыл? – сказал он с улыбкой. – Ну-ну, привыкай.
Но, уходя, спохватился, добавил строго:
— А вообще быть начеку! Вот-вот их танки пойдут. Чтобы добраться сюда, Ивану пришлось шагать по июльской жаре 40 километров. Рябило и двоилось в глазах от усталости.
Между тем темнело. Растекаясь по горизонту, впереди багровело огромное зарево. Иван прилег на глинистое дно окопа и сразу уснул.
Ему снилось, что он в родной Волосовке. У самой деревни лес. Оттуда вышла толпа женщин с лукошками, полными грибов и ягод. Он напряженно всматривался в лица. Марфиньки, его жены, среди них не было. Рванулся в заросли и вскоре очутился у огромного дуба, что запомнился с детства. Однажды в грозу у него на глазах дуб разбило молнией. Иван, испугавшись, бежал из лесу, не помня себя. Но утром любопытство, видно, взяло верх над страхом. Он снова поспешил в чащобу и замазал рваную рану на дереве глиной. Дуб выжил!
Вот и теперь прежде всего он почему-то отыскал на дереве то место, куда ударила молния, и обомлел: из-за ветвей выглядывала его Марфа. Такая, какой была в молодости, красивая и беспомощная. Она погрозила пальцем и укоризненно сказала: <<Дуб-то ты спас. А нас с Колюшкой сумеешь?» “Да-да,— вспомнилось Макарову,— теперь у нас сын”.
Он так и не уяснил: во сне ли видел все это или в тревожном бреду. Когда уже просыпался, молния снова ударила в знакомый дуб. Дерево затрещало, разламываясь.
Проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Нестерпимо болела голова, на лбу выступил холодный пот. Вгляделся. Перед ним снова был отделенный.
— Скорее вставай! — сказал он.— Танки!
Только сейчас Иван понял, что вокруг бушует оглушительная канонада.
Под натиском врага часть отступила и начала спешно готовить оборону.
Рота окапывалась в густой пшенице, которая уже посыпалась, но все равно стояла сплошной стеной, щетинясь колосьями. И вспомнил Иван, как перед войной он, бригадир, выходил вместе с колхозниками на жатву. Сельчане мяли зерна в ладонях, пробовали на зуб, улыбаясь, замечали: “Пшеничка-то – чистый янтарь!”
Теперь, собственно, все очень походила на деревенскую страду. Раздевшись до нижних рубах, люди мало чем напоминали солдат . Они молча орудовали такими же, как у крестьян, инструментами. Но вот раздалась команда: “Маскируй!” И все принялись рубить лопатами пшеничные стебли под самый корень. Их пучками стаскивали к траншеям, устилали ими брустверы. Иван увидел неподалеку отделенного и, бросившись к нему, чуть ли не закричал:
— Товарищ командир, нельзя ли оборону занять в другом месте… .ведь хлеб же!.. Неужто земли не хватает?
Тот, жестко усмехнувшись, ответил:
— Да, брат, все меньше становится у нас родимой 3емлицы. Аж до самого Воронежа, кажись, дотопали!
И вдруг сорвался:
— Хватит рассусоливать! А то под твою Рязань фриц подступит! Закапывайся глубже, чтобы враг не прошел, будь он проклят!
Бой завязался в полдень.
Иван видел в прицельную прорезь, как, развернувшись по фронту, движутся танки, а за ними, пригибаясь, спешат фигурки в мундирах мышиного цвета. Отделенный оказался рядом и, тяжело переводя дыхание, сказал:
— Стрелять погоди. Пусть танки пойдут на нас. Только не дрейфь. Я их гранатами, а ты бей по пехоте!
Машины, сверкал сталью, тем временем приближались. Стреляли с коротких остановок. Фонтаны взрывов поднимались то перед глазами, то позади. Уже видно было, как зрачок пулемета уперся прямо в них, и тогда отделенный длинным взмахом бросил связку гранат. А сам, звучно охнув, стал оседать на дно окопа.
Взрыва Иван не уловил. Видел только, как танк закрутился на месте, а за башней, пробиваясь сквозь дым, трепетал, усиливаясь, огонь. Танки горели справа и слева. Это наши артиллеристы расстреливали их прямой наводкой. А Макаров, прильнув к пулемету, жал и жал на гашетку. Но вот глаза ослепило жаром. Над головой пронеслись огненные струи. За спиной сразу стало горячо. Внизу стонал раненый, а позади бушевало пламя. Противник огнеметами поджег пшеницу. Но вокруг нарастали крики:
— Танки-то тю-тю! А огнем нас не запугаешь, фашист!
— Захлебнулась атака! Знай наших!
И в самом деле бой затихал. Иван взвалил на плечо обмякшее тело отделенного командира. Пробираясь сквозь огонь, добрался с раненым до медпункта и свалился наземь, задыхаясь, усталый и обгоревший.
Дальше Воронежа враг не прошел.
Затишье, наступившее на фронте, часто прерывалось контратаками, разведпоисками. Знали все, как тяжело приходится нашим войскам под Сталинградом, и старались всячески помочь им. Теперь, уже будучи младшим сержантом, Макаров командовал стрелковым отделением. Любили бойцы командира. За простой нрав, по-крестьянски медлительную, зато мудрую рассудительность.
Умолкал бой и собирались бойцы в круг, на перекур. Беседуя, вспоминали мирную жизнь, семью. И Макаров рассказывал о своей Волосовке, родном колхозе. Как-то теперь там?..
Однако передышки длились недолго. Под бомбежками и обстрелами глубже надвигали солдаты каски, сквозь клубы пыли, застилавшей глаза, всматривались в даль, откуда, вконец озлобившись, вновь и вновь наступали фашисты.
Поздней осенью фронт двинулся вперед. Победой завершилась Сталинградская битва.
167-я стрелковая дивизия, в которой служил сержант Макаров, действовала на острие наших войск, рванувшихся с рубежей Курской дуги на Украину. На знамени соединения вскоре заалел орден Красного Знамени. Дивизия получила почетное наименование Сумской.
И вот позади седой Днепр. Впереди — Киев. Сквозь густой туман матово отсвечивают купола Печерской лавры. Но там враг, и туда лежит нелегкий солдатский путь!
Первыми перешли в наступление части и соединения, располагавшиеся на букринском плацдарме. Противник, уже давно ожидавший наступления именно отсюда, принял эти атаки за главный удар. На этом строился наш расчет. И в этом же обозначился просчет врага. Когда он окончательно утвердился в мысли, что на букринском плацдарме действуют основные силы, и стал нацеливать сюда свои резервы, началось мощное наступление нашей главной группировки с лютежского плацдарма.
Утром 6 ноября наши войска полностью овладели столицей советской Украины.
Сержант Иван Константинович Макаров за проявленную отвагу и храбрость представляется к высшей награде- званию Героя Советского Союза.
И далее под реляцией раз за разом повторяется одно слово: «ДОСТОИН»!
Есть подвиги, схожие с обнаженным клинком. Мчалась лавина конников, и вдруг встала перед ней, кажется, неодолимая преграда. Ряды замешкались. И вот где-то впереди, поднявшись, блеснула озаренная: солнечным лучом шашка, и призывный клич: “Даешь!” увлекает кавалерийскую лаву в сабельную рубку, перед которой уже ничто не устоит. И слава находит своего героя!
До боев за Киев сержант Макаров не имел ни ранений, ни наград. Судьба хранила солдата даже в самых ожесточенных схватках. Он достойно и честно нес самую сложную и опасную службу командира стрелкового взвода, и в смертельных круговоротах, видно, было не до наград. Да солдаты славы и не искали, исполняя священный свой долг.
Но под Киевом все обернулось как в той конной атаке. Обстановка в наступлении сложилась так, что остро понадобился почин воина-энтузиаста. Ведь в таких же обстоятельствах, словно сердце горьковского Данко, повел бойцов к победе подвиг Матросова. А за ним вошли в бессмертие рязанские парни Каширин и Фирсов, Типанов и Рытиков.
Однако не успел Макаров получить ни Золотой Звезды Героя, ни ордена Славы, которыми был награжден. Вражеская пуля оборвала жизнь отважного бойца .
Лес как прежде подступает к рязанской деревне Волосовке. Год от года хорошеет селение. Теперь здесь размещается один из производственных участков совхоза имени Ильича. Помнят жители села своего славного земляка Героя Советского Союза Ивана Константиновича Макарова. У сельской школы установлена мемориальная доска. Пионеры салютуют мужеству и отваге Героя.
