Как и в других концентрационных лагерях, в Биркенау был заведен такой порядок приветствия нацистов заключенными: не доходя шести шагов до эсэсовца, заключенный должен был отойти в сторону, снять шапку и обойти его.
Эсэсовец на приветствие не отвечал. Шапку обязан был иметь каждый заключенный, она была самой важной частью одежды, более важной, чем, например, ботинки. И если заключенный терял ее, то ему приходилось самому заботиться о том, чтобы при-обрести новую.
Шапка лучше всего указывала на условия жизни заключенного и его положение в лагере.
С первого же взгляда можно было узнать новичка: он одевал шапку небрежно. Старого узника, пережившего первый и самый тяжелый период заключения в лагере, то есть пробывшего там не менее полугода, легко можно было определить не только по виду одежды, но также и по манере носить шапку. Манера эта говорила о том, что владелец шапки преодолел тяжелый душевный и физический кризис и полон решимости выдержать любые испытания. Новую шапку заключенному приходилось приобретать «на стороне», у портных, шивших их тайком и обменивавших на продукты. Лагерным «активистам» выдавали шапки из голубой ткани; прочие заключенные таких шапок носить не имели права. Чем больше было у заключенного пищи, тем более лихо носил он шапку.
Совершенно истощенные узники, так называемые мусульмане, зимой низко спускали шапки на уши; они служили им также вместо мисок во время раздачи пищи, например вареного картофеля. Такие засаленные шапки заключенные иронически называли миской для сала, а их владельцев — охотниками за салом.
Обязанность заключенного снимать шапку перед эсэсовцами выражала разницу между заключенным рабом и эсэсовцем-«сверхчеловеком», по мнению которого узник не человек.
Такое проявление рабской униженности импонировало тем заключенным, которые стремились выслужиться перед эсэсовцами. В Биркенау заключенные должны были снимать шапки перед каждым капо и старшим по блоку; те же в свою очередь снимали шапки перед старшим по лагерю.
Особенно старался Франц Даниш, требовавший, чтобы каждый заключенный снимал перед ним шапку и чтобы при его появлении в помещении раздавалась команда: «Внимание!»
В таком случае он, сам будучи заключенным, мог сказать узникам: «Продолжайте работать!».
Этот порядок приветствия соблюдался в лагере до 1944 года. Кто не хотел ему подчиниться, подвергался наказанию, за то что нарушал «лагерную дисциплину».
Во время любого «лагерного торжества», экзекуций (25 ударов плетью) или казней, на которых должны были присутствовать все заключенные, старший по лагерю командовал, как какой-нибудь генерал: «Шапки долой!»
Заключенные должны были стоять при этом по стойке смирно, с обнаженными головами и смотреть на экзекуцию.
В течение нескольких лет ежедневно во время утренней переклички видели перед собой эти лозунги, врезавшиеся в память.
Их расклеивали на стенах бараков в Дахау и Нейепгамме. Иногда они вывешивались на специальных щитах, установленных вдоль дорог. Их характеризовала одна общая черта: они были насквозь лживы, как и все нацистские принципы и лозунги.
Никакое прилежание, преданность или другие добродетели не принимались в расчет командованием лагеря и не вернули свободу ни одному заключенному. Лишь незначительный процент заключенных, выпущенных из лагеря, был освобожден по приказу гестапо. Это делалось в исключительных случаях, когда надо было создать хоть какую-нибудь видимость справедливости или же когда вопрос решала протекция влиятельного лица.
В Биркенау фашисты также требовали от заключенных чистоты, аккуратности, послушания, правдивости, прилежания, преданности и любви к родине. Правда, такие призывы были вывешены только в цыганском семейном лагере. Две белые таблички, исписанные этими благородными лозунгами, стояли на газоне около ворот— в 200 метрах от газовых камер. Очевидно, так фашисты надеялись поддерживать в цыганах ошибочную надежду на освобождение.
В цыганском лагере большинство заключенных, однако, было немецкой национальности. Поэтому эсэсовцы приказали стереть на таблицах одну из «вех» на пути к свободе, а именно лозунг, провозглашающий любовь к родине.
Вероятно, даже эсэсовцам он показался бессмысленным в лагере, где всеми средствами уничтожали людей и где «вехами» на пути к свободе были печи крематориев.
