Через минуту-другую из облаков вывалилась шестерка «фоккеров». Богданов увидел, как по обшивке плоскостей, оставляя большие отверстия, ударило несколько снарядов. Видимо, повреждены были и рули, потому что самолет уже не так послушно повиновался. Сзади прерывисто стучал пулемет стрелка: значит, Архипова гитлеровцы не застали врасплох, он выбивал врага из-под хвоста. Радиотелефон донес его голос: — Держусь, командир, уходите на бреющий!
Стало спокойнее: с сержантом, выходит, ничего не случилось. Однако Архипов был ранен, только не выдал себя. Очередь одного из истребителей прошлась по фюзеляжу, осколки попали стрелку в живот. Но он, превозмогая боль, не отрывался от пулемета. Коленом придавил к ране набухавшую кровью одежду — так мы его потом и вытащили из кабины…
После первой атаки «фоккеры» разделились: два пошли на Захарченко, остальные пытались взять в клещи ведущего. Как Архипов держался, трудно себе представить, однако он стрелял и стрелял по самолету, который атаковал справа, ближе всех. Оглянувшись на миг, Богданов увидел, что этого, правого, уже нет за хвостом: «фоккер» летел вниз. В это время очередь другого истребителя вновь полоснула по фюзеляжу «Ила», и несколько осколков впились в левую ногу Архипова. Теперь он не мог упираться и ею в борт. Но продолжал стрелять, наверное, одной рукой, а другой держался за край кабины. Стрелял прерывисто и, может быть, не совсем уверенно, только отбил и новую атаку.
— Держусь, командир, держусь,— прохрипел с трудом, и Богданов на сей раз понял, что дело плохо.
Между тем положение в бою изменилось. Врагов стало па одного меньше, а штурмовики, выдержав первые, самые тяжелые минуты, развернулись парой в лоб «фоккерам», чтобы ударить по нападавшим из пушек. В воздухе еще раз вспыхнуло пламя: второй истребитель, оставляя за собой черную дымную полосу, пошел к земле. Оставшаяся четверка ретировалась в облака. Бой, начавшийся ошибкой, наши летчики все же выиграли. Но дорогой ценой.
Богданов не знал, что произошло в задней кабине: связь не работала, ведомый отстал, его самолет тоже был поврежден… Когда мы возвратились на базу, подполковник Степанов — он был уже в этом звании — сказал на разборе: — Легких полетов, запомните, на войне не бывает. Никогда не забывайте: расслабишься — собьют, даже на минуту нельзя себе слабину позволять.
…Еще продолжалось наступление от Свири, где наши войска, проломив вражескую оборону, пошли вперед, когда началась новая — Нарвская операция. Все понимали: успех здесь, на южной стороне Финского залива, распахнет ворота в Прибалтику. Хорошо понимал это и противник. Чтобы укрепить фланг своего фронта, он подтянул в Нарвскую губу корабли, прикрытые мощным зенитным щитом. Разведка насчитывала в ордере, со-бранном врагом, до пятнадцати вымпелов. Уничтожить его как боевую силу поручили штурмовикам дивизии.
— Это будет «орешек» еще потруднее, чем в мае у Херсонеса,— наставлял нас майор Кибизов.— От каждого экипажа потребуются особая смелость, выдержка, мастерство. Разъяснению этого и надо подчинить сейчас всю политработу.
— Не лишне, считаю, будет и историю вспомнить,— добавил капитан Кузнецов.— Это ведь у Нарвы Петр I потерпел неудачу из-за предательства иностранных генералов, и вот что писал к сему случаю Энгельс. Я тут интересную цитатку подыскал, послушайте: «Нарва была первым серьезным поражением поднимающейся нации, решительный дух которой учился побеждать даже на поражениях». Ясно? Решительный дух молодой России еще тогда, в 1700 году, здесь веял!
— Бог с тобой, Николай Александрович, куда хватил,— отозвался Лапкин.— Зачем в глубь веков залезать? Да мы и сами набирали силу на поражениях. А сейчас, думаю, лучше строить работу на положительном опыте — молодым в полку есть на кого равняться, у кого набираться науки побеждать.
Может, и прав был парторг, но меня затронули слова, которые привел наш агитатор. Совсем недалеко от Нарвы — под Кингисеппом, в Беззаботном, я начинал войну, здесь прошел через ее первые потери и окружение. И как это верно сказано у Энгельса: решительный дух молодой России учился побеждать даже на поражениях! Будто про эту, нашу войну — нужно запомнить обязательно. Звучит — ведь все, что перегрузило тогда душу, уже отошло и развеялось очистительными ветрами наступления… Первые штурмовые удары по гитлеровскому ордеру не принесли успеха — очень плотной оказалась его противовоздушная оборона. Вылетали эскадрильи за эскадрильей, но сил оказывалось недостаточно. Несколько «Илов» были сбиты — над морем это почти всегда равнозначно гибели; недаром говорят, что оно хорошо с берега. В соседнем полку, правда, вернулся, пройдя через морскую купель, гвардии старший лейтенант Георгий Кузнецов, об этом случае много говорили во всей дивизии.
Молодой еще летчик — он воевал к тому времени около года — сумел на горящей машине, почти не слушавшейся управления, отойти подальше от цели, притерся к волне и, пока самолет огненной ракетой погружался в воду, успел отстегнуть лямки парашюта и с большим трудом выбраться на поверхность. Несколько часов летчик и воздушный стрелок Иван Стрижак держались на плаву, а потом, к счастью, их спас наш катер. Однако то было, пожалуй, исключение.
Ценой потерь удалось в Нарвском заливе потопить два или три корабля из состава вражеского ордера, но он пополнялся новыми. Этот отряд даже получил в дивизии название «заколдованного»: несмотря на удары, продолжал боевой дозор, как ни в чем не бывало, в полном составе. То ли ключевая позиция объясняла столь настойчивую мобильность противника, или он шел, что называется, ва-банк, учитывая общую ситуацию на Балтике, а скорее, имело значение и то, и другое, только было ясно: уничтожить отряд надо целиком. Поставив такую задачу перед штурмовиками, командование решило атаковать корабли в заливе всей силой дивизии.
Операцию возглавил полковник Николай Васильевич Челноков, командир 8-го гвардейского. Герой Советского Союза, как и командир нашего полка, он еще в 1941 году, одним из первых в авиации флота освоил «Илы», воевал под Ленинградом, потом на Черноморье, летал днем и ночью, имел солидный личный боевой счет — словом, был известнейшим лидером штурмовиков. Много фронтовых аэродромов обошли слова, которые он часто повторял подчиненным: «Напал на цель — бей до конца; мало поразить — надо уничтожить!»
Именно это определяло теперь суть боевых задач. И конечно, не только в Нарвском заливе. В начале войны, истосковавшиеся по желанным переменам в ее долгом необратимом течении, мы искали в сводках хоть какие- либо признаки добрых известий. А теперь день за днем приносили сообщения о стремительных ударах наступающих советских фронтов, окружении и разгроме гитлеровских дивизий. Научились воевать так, чтобы уничтожать врага. Вот и у нас, в штурмовой авиации, челноковский афоризм, который прежде,— когда, скажем, летали на «утятах»,— выражал бы больше надежды, чем реальность, теперь пришелся точно ко времени. Есть на чем воевать и есть кому! Тактическую мудрость приобрели наши командиры, особую закалку прошли летчики да и политработники, стрелки, техники. И я стал многое понимать, от чего раньше был далек,— к примеру, судить со знанием предмета о тактике штурмовок кораблей противника.
