13 июля в районе Прохоровки участвовали подразделения 77-го стрелкового, заняв плацдарм недалеко от села Страхолесье столкнулись с ожесточенным сопротивлением фашистов. На выручку пехоте в подкрепление была брошена 150-ая танковая бригада. Но перед этим бригаде предстояло форсировать Днепр.
Подогнали два большегрузных понтона, сточный вал. Погрузив на каждый по тридцатьчетверке, и маломощные катеришки потянули понтоны через широкий рукав Днепра.
Не вышло! Фашисты тут же понавешали осветительные ракеты, открыли сильный артиллерийский огонь. Танкисты видели, как первые же снаряды угодили в понтон, достигший середины рукава, и тот, косо вздыбившись, ушел под воду вместе с танком. Второй понтон тоже вдруг закрутился на месте, а затем его понесло вниз по течению.
— Не иначе трос осколком перебило,— предположил башнер ефрейтор Бережнев.—
— Не голоси, и без тебя тошно! — оборвал его механик. Обращаясь к лейтенанту Назаренко, сказал: — А ведь и правда, командир, неужели сподручнее места для переправы не нашли?
— Начальству виднее,— уклончиво ответил тот. И тут же радостно вскрикнул:— А второй понтон, гляди, возвращают!
В самом деле, при свете ракет было видно, как один из катеров, выжимая все силенки, догнал-таки угоняемый течением понтон и, обойдя его, уперся носом в край. Вначале погасил заданный рекой разгон, а затем начал потихоньку подталкивать к острову.
— Ну и что, что возвращают,— подал голос стрелок-радист Ляхов, взятый в экипаж вместо погибшего на подходе к Курску Воробьева. — Один-то понтон — все равно не выход. Попробуй-ка на нем все двадцать семь машин переправить.
— Двадцать шесть,— жестко поправил его механик.
Да, одну тридцатьчетверку бригада уже потеряла. Зашуршал песок под чьими-то торопливыми шагами. К танку подбежал автоматчик, спросил:
— Машина лейтенанта Назаренко? — И, получив утвердительный ответ, сообщил: — Вас к комбригу, товарищ лейтенант. Собирают всех ротных и взводных.
Назаренко вернулся через полчаса. Сказал в выжидании сгрудившимся вокруг него членам экипажа:
— Сейчас уходим с острова назад, к Косачевке. Там разбираем сараи и грузим бревна на трансмиссии. Для плотов. Переправляться будем ниже по течению.
— А плоты для чего? Неужели танки думают на них переправлять? — удивленно спросил механик.— Это такие-то махины?
— Успокойся, старшина,— положил ему на плечо руку Назаренко. — Все будет в порядке. Честно говоря, я и сам поначалу не поверил в эту затею. Но саперы утверждают, что получится. Плоты сделают размером семь на семь метров, причем бревна в три слоя. Выдержат!
— А ниже место получше этого? — кивнул головой в сторону реки Бережнев,— А то как бы снова не врюхаться.
— На сей раз наша разведка поработала основательно, — успокоил его лейтенант.— Прошлась и выше, и ниже по течению. Выше Днепр уже, но берега пологие. Считай, все время на виду у противника будем, под прицелом. Там противоположный берег—крутой. Но зато «мертвое» пространство пошире. Подойди хоть вплотную к берегу — никакое орудие не возьмет. А пулеметы для танков — тьфу! Разве что краску на броне поцарапают.
— А как же мы все-таки на противоположный берег после форсирования будем выбираться? — думая о своем, спросил механик.— Ведь сами ж говорите — крутой.
— И это продумано, — заверил его Назаренко.— Мы же сразу выгружаться не будем. Сначала подойдем к берегу, а потом под его прикрытием вверх по течению еще продвинемся. К более пологому месту.
— Теперь понял,— кивнул механик. Спросил: — Так что, запускать двигатель?
— Подожди, не торопись. На это свой сигнал будет. Не все сразу. А то ведь фашисты нас и отсюда снарядами проводят. Пока — по местам, братцы.
И лейтенант первым полез на танк.
Саперы не подвели. К следующей полуночи они изготовили восемь плотов. Три для танков, еще три для противотанковых орудий и два для автоматчиков. На момент переправы, рассчитали направление ветра, надежно прикрыли нужный участок реки дымовой завесой.
К семи часам утра в районе Страхолесья было уже шестнадцать тридцатьчетверок и три легких танка. Стрелки из 77-го корпуса приободрились. И, поддержанные танками, потеснили противника, доведя плацдарм до трех километров по фронту и до двух в глубину. Теперь, как говорится, можно было вздохнуть.