После взятия Зееловских высот мы рассчитывали на быстрое продвижение к Берлину. Но за высотами были еще линии обороны. Солдаты рвались вперед. Я видел, как плакали от огорчения раненые, и понимал их. Четыре тяжелейших года войны шли они сюда. И вот теперь Берлин будут брать без них.
Фашистское командование шло на все, чтобы остановить наше наступление.
Гитлеровские генералы бросали в контратаки одну часть за другой, жертвуя жизнями тысяч солдат. Враг широко использовал густую сеть железных и шоссейных дорог и быстро перебрасывал свои резервы на наиболее угрожаемые участки.
Особенно упорное сопротивление оказали нам фашисты под городом Мюнхеберг. Крупный узел шоссейных дорог, он имел больше оперативно-тактическое значение для обороны немецкой столицы. Поэтому сюда были подтянуты резервы, предназначенные для обороны Берлина.
На южных подступах к Мюнхебергу мы натолкнулись на огонь немецких «тигров», вкопанных в землю. Наша пехота не могла поднять головы. Вот здесь-то и пришлось вовсю поработать артиллеристам нашего полка. Особенно повезло тут орудийному расчету 5 батареи под командованием сержанта Маслобойщикова. Его расчет прямой наводкой уничтожил два «тигра». Пожилой сержант действовал с юношеским задором, умел увлечь за собой солдат.
Наше командование решило овладеть Мюнхебергом после артиллерийской подготовки, намеченной на утро 19 апреля.
Ночь прошла в напряженной работе. Велась звукометрическая и визуальная разведка — засекались стрелявшие артиллерийские и минометные батареи фашистов.
С утра 19 апреля развернулись бои за город. Вместе с пехотинцами наши артиллеристы дрались за каждый дом.
Ворвавшись во двор, Юсупов увидел вражескую минометную батарею, которая вела огонь по нашей пехоте. Доложил об этом старшине Лавреневу. Раздумывать было некогда.
— За мной! — скомандовал Лавренев.
Юсупов, Гильбурд, Анкудинов, Воронов, Шавшин, Ерыкадов неожиданно атаковали вражеских минометчиков. Немцы растерялись, подняли руки. Батарея прекратила огонь.
Наступая, мы приближались к минному полю, где уже работали саперы. Они разминировали подступы и сделали проходы в проволочном заграждении. Действовали тщательно, аккуратно, я бы сказал, красиво, будто и не думали, что рядом — смерть. Закончив дело, оставляли колышки с надписями: «Мин нет». Таких надписей было много на дорогах войны. Особенно часто они появлялись при подходе к Берлину.
Наблюдая за минерами, Вацлав Гильбурд предлагал не дожидаясь разминирования, быстро пробежать через минное поле. При этом он доказывал с аналитической точностью, что при быстром беге разрыв мины будет происходить где-то позади, не причиняя никому вреда.
— Главное, — говорил Гильбурд, — надо быстро, очень быстро бежать и не оглядываться.
Но рисковать мы не могли. Мне пришлось прекратить эти «математические» рассуждения и отклонить заманчивое предложение.
Н. Колотилов, бывший повар московского ресторана, приготовил отличный ужин. За едой размечтались, разговорились.
— Кончим войну, заедем ко мне в Рязанскую область, — сказал Лавренев. — Женю вас всех. Только у одного меня четыре сестры-невесты, вот они, красавицы. — Он показал фото.
Действительно, девушки хорошенькие. Воронов, Шавшин, Ерыкалов попросили адрес и тут же сели писать письма.
— Лучше в Москву поедем, — вступил в разговор Колотилов. — Я вам, ребята, такой обед самолично сотворю, что потом всю жизнь во сне будет сниться.
Юсупов уговаривал приехать к нему в Дагестан, где высокие горы, много солнца.
— Вы знаете, ребята, — говорил Юсупов, — у нас в Дагестане около трехсот солнечных дней в году. Это, наверное, потому, что мы близко к солнцу находимся.
— Ну и ну, — буркнул кто-то.
— А воздух какой! Не хочешь вина — не пей, все равно от воздуха пьяный будешь. Языка нашего не знаешь? Не беда. У нас каждый по-своему говорит.
— Переводчиков потребуется много, — заметил Гильбурд.
— А знаешь, Слава, как появился Дагестан? Не знаешь? — удивился Юсупов, и в голосе его послышалась горечь и сожаление. — Ля думал, ты все знаешь… В Москве живешь.
И он рассказал легенду о том, как появился на земле его любимый Дагестан.
— Аллах, создавая землю, пролетал над горами Кавказа с огромным мешком с языками разных народов, он задел мешком за Гимринский хребет. Мешок разорвался, и все языки высыпались из него на одном месте. С тех пор у нас чуть не в каждом ауле свой язык. Даже у нас в селении говорят — по- лезгински, по-аварски и по-кумыцки. Очень удобно это, — заключил Дихан. — Пришел сосед за старым долгом — не пони-маю. Пришел пригласить на чарку вина — все понимаю.
Смеются солдаты, хотя устали как черти. А ночь предстоит бессонная: готовится новая атака. Среди артиллеристов развернулась борьба за право произвести первый залп по Берлину. Этого почетного права добилась наша батарея. Нам выдали снаряды, на которых еще на заводе было выведено краской: «Для Берлина».
21 апреля выдался тихий дождливый день. На батарее собрались все свободные офицеры и солдаты. Каждому хотелось быть очевидцем первого залпа по фашистской столице.
Мы зарядили орудия, и я доложил командиру дивизиона капитану А. Шевченко о готовности открыть огонь. Четыре снаряда были сделаны без взрывателей. На их корпусах выбили дату и наименование части. Один из этих снарядов позже был найден и отправлен в музей Советской Армии.
— Капитан Калуцкий, — вытянувшись в постройке «смирно», сказал комдив, приказываю вашей батарее открыть огонь по логову фашизма — Берлину.
— Есть открыть огонь по логову фашизма — Берлину! — отчеканил я в ответ. И отдал честь. А. Шевченко вдруг обнял меня и крепко-крепко прижал к себе.
— Коля, чертяка! Да ты понимаешь, какая честь тебе выпала!
— Огонь! — командую батарее.
— По логову фашистского зверя — огонь!
Во время артиллерийского обстрела города на огневую позицию батареи заехал командующий 8-й гвардейской армии генерал-полковник В.И. Чуйков.
— Ведем огонь по Берлину, — доложил командир дивизиона капитан Шевченко.
— Молодцы, артиллеристы! — похвалил Василий Иванович Чуйков. — Пусть ваши залпы будут и теперь такими же точными, какими они были на протяжении всего вашего пути к Берлину.
