Тот далекий теперь август 1942 года был теплым и безветренным. В сосновом бору за деревушкой, где в землянках располагались политотделы и редакция дивизионной газеты «Боевой удар», стояла тишина.
Сюда почти не доносилась канонада боев, тем не менее дыхание войны чувствовалось на каждом шагу. Рано утром 26 августа в редакции зазуммерил полевой телефон. Звонил начальник политотдела М. В. Каджев. Чудесный человек, опытный политработник М. В. Каджев перед войной был секретарем Сортавальского райкома партии. Когда 168-я дивизия, отступая с тяжелыми оборонительными боями от советско-финляндской границы, оставила Сортавалу, он последним из жителей городка ушел с нашими частями. Человек исключительно дисциплинированный, он требовал того же от подчиненных.
— Ответственный секретарь редакции старший политрук Александров слушает вас, товарищ старший батальонный комиссар, — ответил я, услышав в телефонной трубке голос начальника политотдела.
Поздоровавшись, он спросил: — А где Высоковский?
— В санчасть только что ушел, — доложил я.
— Что с ним? Опять ноги? — Так точно, товарищ старший батальонный комиссар, всю ночь мучился.
Редактором дивизионной газеты до последнего времени был батальонный комиссар Анатолий Петрович Кузнецов. Но два месяца назад он получил повышение: его перевели редактором газеты «Боевое знамя» Приморской оперативной группы.
А на его место назначили интенданта 2-го ранга Константина Игнатьевича Высоковского, бывшего заместителя редактора ленинградской пионерской газеты «Ленинские искры». Вскоре после этого и я был назначен ответственным секретарем редакции, а заместителем редактора — старший лейтенант Виктор Павлович Волков, бывший доцент кафедры русского языка и литературы Ленинградского педагогического института. И Волков, и Высоковский пришли к нам из дивизии народного ополчения.
Имелся в редакции еще один кадровый работник— лейтенант Кузьма Млинченко. Молодой, энергичный и, я бы сказал, бесстрашный газетчик. Он всегда находился на передовой — в полках, батальонах, ротах. В редакции появлялся лишь за тем, чтобы сдать материал и сменить блокнот. Он был и самым вооруженным из всех работников редакции. У каждого из нас пистолет, а у него кроме пистолета еще карабин, несколько гранат и полные карманы патронов. Сейчас, когда звонил начальник политотдела, он уехал в 402-й стрелковый полк и в редакцию намеревался вернуться только на следующий день. — Завтра не подходит, — сказал Каджев, выслушав мой доклад о нахождении сотрудников редакции.
— А в чем дело, товарищ старший батальонный комиссар? Что-нибудь случилось? — не утерпел я, хотя подчиненным и не полагалось задавать начальству подобных вопросов. Но Каджев не одернул меня. Газетчиков он любил и всегда помогал им. Старался ежедневно бывать в нашей редакционной землянке. Дивизионная газета была его страстью. От нас он требовал оперативного и возможно более полного освещения боевых дел солдат и командиров. И если какой-либо достойный эпизод освещался с опозданием или недостаточно широко, он тут уж не принимал никаких оправданий.
— Надо кому-то из вас сегодня быть в 462-м полку. Там ожидаются интересные события. Будет материал для газеты, — сказал Каджев. — Я сам пойду туда,— ответил я.— И, задевая давно больной для меня вопрос, добавил: — Ответственный секретарь редакции тоже ведь имеет право бывать на месте событий. — А кто будет делать газету? — возразил старший батальонный комиссар. — Высоковский болен, Млинченко в полку, Волков… Вот Волкова, пожалуй, и пошлем. Передайте ему, пусть сейчас же отправляется.
Как сейчас помню тот день 26 августа. Пришел Волков. Я сказал ему о задании. Он тотчас стал к нему готовиться: осмотрел пистолет, набил полевую сумку блокнотами. Потом в землянку вошла машинистка Аня Полянская. Она недавно у нас. Сменила предыдущую, переведенную в другую часть. Аня — отличная машинистка и пишет хорошо. Ее первую корреспонденцию с большим интересом читали в подразделениях. Наша редакционная землянка не в пример другим просторна, пол деревянный, под самым потолком небольшое застекленное окошечко. Бывало, в него лились яркие лучи утреннего солнца. На столе-треноге — медная гильза от снаряда, а в ней букет цветов: васильки, незабудки, анютины глазки… Это Аня собирает их на лесной поляне и держит всегда свежими. От них в землянке по-домашнему уютно. А ведь когда принесла их первый раз и поставила на стол, бесцеремонно отодвинув в сторону наши рукописи, мы даже возмутились:
— Еще чего не хватало!
Но Аня настояла на своем: — Эх вы, мужчины! Вы только посмотрите, как это символично: гильза снаряда и цветы.
— Да, конечно, смерть и жизнь, — проворчал Волков.
Однако цветы остались в землянке с тех пор навсегда.
Волков спросил: — Разведка боем? Идут на ту сторону?
— Скорее всего. Только смотри, Виктор Павлович. Сам знаешь: разведчиков много, а газетчиков только четверо на всю дивизию, — сказал я полушутя-полусерьезно.— Береги себя.
Волков возвратился в редакцию усталый, почерневший от двух бессонных ночей и рассказал о подвиге заместителя политрука разведвзвода 462-го стрелкового полка Ивана Кузьмича Суханова, который закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота. Мы уже знали об этом, еще утром начальник политотдела звонил Высоковскому. Сразу усадили Волкова писать: завтра вся дивизия должна знать о подвиге Суханова. Виктор Павлович писал быстро, заполнял своим крупным, размашистым почерком страницу за страницей. я тут же читал рукопись и по частям отдавал старшему наборщику Адельшину. Перепечатывать на машинке было некогда.
Подвиг Суханова захватил всех. Какая сила духа, самоотверженность, преданность солдатскому долгу, Родине! Сколько раз слышали мы эти слова, сколько раз повторили их в своей газете: «Если понадобится, не пожалеем для разгрома врага ни сил, ни самой жизни». Суханов, когда пришел его звездный час, оказался к нему готовым. Я отправил рукопись в набор, но успокоиться не мог. Мысли, чувства сами складывались в стихи. До войны я стихов никогда не писал. Работая в редакции, попробовал. К моему удивлению и радости, их напечатала армейская газета.
Все ушли из землянки к редакционным автомашинам, где были смонтированы наши наборный и печатный цехи. Я лег на нары, закрыл глаза. Никто мне не мешал. И когда Аделывин принес для макета полосы гранки набора, стихотворение уже сложилось. Не сомневаюсь, оно было далеко от совершенства. Но Константин Игнатьевич Высоковский, наш редактор, молча прочитал стихи и написал: «В набор!» Они были напечатаны вместе с рассказом о подвиге Ивана Суханова и заканчивались так: Утром рано на митинге в поле. Возле сосен друзья собрались. Говорили они о герое. Быть такими, как он, поклялись.
Похожие записи:
Срочный приказ — спасти окруженных разведчиков
Женщины в партизанском отряде не только стирали и еду готовили
На базу только с победой
Фашист, он хоть и резво бежал, но не только добро побросал
Почему России приходилось много воевать?
Почему в Таиланде много трансгендеров?
Овощи — наши снаряды!
Зимой на войне замерзали не только люди, но и танки: как спасались танкисты?