Воспоминания медсестры в блокадном Ленинграде

госпиталь

В 1941 г. я окончила 1-й Ленинградский институт иностранных языков (последний госэкзамен сдавали 30 июня в бомбоубежище). Оставшись в Ленинграде (мне несколько раз предлагали эвакуироваться), я не смогла найти работу по специальности.

Поэтому, окончив трехмесячные курсы медицинских сестер, организованные при больнице им. Куйбышева, я всю блокаду проработала в Научно-исследовательском нейрохирургическом институте, где с самого его основания трудилась медсестрой моя мама, Александра Никифоровна Кузнецова.

После бомбежки в октябре 1941 г. здания больницы института (Маяковского, 12) (институт не был военным госпиталем) больница переехала в помещение школы по улице Пестеля, 23.

В свободные от дежурств дни я несколько раз выезжала на Среднюю Рогатку, где копала противотанковые рвы. В один из таких дней нас обстрелял фашистский самолет.

Недалеко от меня был убит мальчик лет 13-14, который работал там со своей матерью. Вместе с мамой мы дежурили в медпункте при ЖАКТе (жили мы тогда на улице Гоголя, 5, в коммунальной пятикомнатной квартире одни – все жильцы эвакуировались).

В начале ноября 1941 г. разбомбили дом на углу улицы Гоголя и Кирпичного переулка. Всю ночь мы разбирали завалы, оказывали первую помощь спасенным. На третьем этаже рухнувшего дома стояла у самой стенки детская кроватка, в которой плакал 2-3 летний ребенок. Его было трудно достать, и только при помощи подоспевших пожарных несчастного ребенка, заплаканного и замерзшего, удалось снять. Его мать погибла под обломками.

Утром, придя домой, усталые и продрогшие, попали в промерзшую квартиру – все окна выбиты воздушной волной. С этого дня мы жили в полной темноте (с трудом достав фанеру, забили ею все окна). Воду носили с Невы.

Ходили на работу с улицы Гоголя на улицу Пестеля пешком.

госпиталь

И вот, однажды, в очень морозный день, идя по Марсовому полю, покрытому толстым слоем снега, я повстречалась с женщиной в платке, запахнутом пальто, подвязанном веревкой. Когда она поравнялась со мной, я в ужасе отскочила в сугроб. Лицо ее было очень худое и закопченное с глубоко запавшими безумными глаза ми. На ходу она грызла маленькую детскую ручку. Это видение преследует меня и по сей день.

В институте мы дежурили по ночам при свете коптилок и только во время операций, благодаря движку, пользовались слабым электрическим освещением. Воду медперсонал и выздоравливающие возили в бочках на санках с Невы.

Однажды, в январе 1942 г. моя мама, болевшая дистрофией, не пришла домой с дежурства. Страшно было даже подумать, что она умерла где-нибудь на улице. Но, придя в институт, к моему счастью узнала, что она упала в обморок на дежурстве и ее положили в палату для ослабленных медработников.

Я не захотела оставаться одна в квартире, и после дежурства стала спать на койке вместе с мамой. Это спасло меня, дало нам возможность пережить самое трудное время.

После окончания войны стала работать по своей основной специальности – преподавателем английского языка.

Я довольна прожитой жизнью, ибо у меня две гуманные специальности, которые служат только добру: работая медсестрой, я оказывала помощь раненым и больным людям, а, будучи преподавателем, учила молодежь (Людмила Петровна Баумгартен).

Оцените статью
Исторический документ
Добавить комментарий