Михаила Девятаева и его товарищей по плену, летчиков Вандышева и Кравцова, на транспортном самолете перебросили дальше, в тыл, в пересыльный лагерь под Варшавой. Пленные отметили про себя: значит, быстро идет наступление советских войск, если их стали возить на самолете.
Гитлеровцы, неся большой урон в обученных летных кадрах, пытались переманить пленных пилотов на свою сторону. Им поначалу вернули форму, вернули ордена. Во время одного из допросов офицер из разведки пытался убедить Девятаева: сопротивление бессмысленно, вот-вот появится «секретное оружие», Германия все равно победит.
— Как же вы победите, если отступаете на всех фронтах? — резонно поинтересовался пленный. — Никакое оружие вам уже не поможет!
Величайшая вера в нашу победу — в каждой фразе Девятаева. В протоколе допроса от 27 июля читаем:
«Все уверены в победе. Советский Союз за последние три года намного перегнал Германию в массовом производстве современного вооружения (прежде всего самолетов и танков). В этом отношении в СССР ведутся дальнейшие работы, так что Германия должна быть побеждена превосходством русского вооружения».
Были и другие попытки переманить военнопленных на свою сторону. В первые дни пребывания в лагере Девятаев услышал о необычном митинге, на который согнали пленных офицеров. Откормленный, наглый и циничный изменник, агитатор из власовской армии, рассказал, как привольно живется ему у немцев, призвал переходить к гитлеровцам на службу. Это не только сохранит жизнь, но и поможет урвать свою часть благ в результате близкой уже победы «завоевателей мира».
Пленные молчали. Неожиданно слово взял старший среди них, полковник Александр Исупов. Гитлеровцы, решив, что на этот раз «клюнуло», разрешили Исупову говорить. Но что он говорил, что говорил?! Открыто высказав свое презрение к изменнику, Исупов заявил: дни фашистского рейха сочтены, не сдаваться, а вести борьбу с врагом даже здесь, в плену, — долг советских людей. Митинг был сорван. Александра Исупова и нескольких его ближайших товарищей, старших офицеров, заковали в наручники и увезли.
А наступление советских войск продолжалось. Военнопленных перевезли в Лодзинский лагерь. Девятаев встретил здесь знакомого по 2-му Украинскому фронту летчика Ивана Пацулу. С трудом узнал он в оборванном бородаче с желтым, отечным лицом былого здоровяка и балагура Ивана. Пацулу сбили во время разведывательного полета в районе Корсунь-Шевченковского.
Глядя на живые скелеты в лохмотьях, новички ужаснулись: неужели это летчики, офицеры? Двести граммов эрзац-хлеба с опилками, литр баланды из кормовой свеклы, коричневые помои, именуемые «кофе», — дневная норма их питания! Пытки, издевательства, бесчеловечное обращение — норма поведения эсэсовцев к советскими людьми.
То, что Девятаеву казалось порой зловещим сном наяву, было по-немецки тщательно разработанной, по-садистски изощренной системой выбивания человеческого достоинства из пленных. Обезличить, внушить рабскую покорность, довести человека до полуживотного состояния — вот чего добивался Гиммлер в своих лагерях. Слабые, больные, истощенные люди умирали сами. Непокорных уничтожали. Из оставшихся они мечтали сделать выносливых, безотказных рабов.
— Бежать, только бежать! — повторял про себя Девятаев.
Однажды в августе Иван Пацула по секрету сказал Девятаеву, чтобы тот готовился. Неподалеку действуют отряд Ковпака и польские партизаны, с ними установлена связь. Партизаны сделают налет на лагерь, нужно помочь «изнутри», по сигналу поднять восстание военнопленных, перебить охрану и, захватив оружие, пробираться к своим. У Ивана был печальный опыт двух неудачных побегов, на этот раз он решил твердо: победить или умереть в бою!
Трудно сказать, что получилось бы на этот раз: пленных неожиданно, спешно перевезли в лагерь под город Кляйнкенигсберг.
Низкие бараки раскиданы по всей территории лагеря, каждый обнесен колючей проволокой. По углам — сторожевые вышки, круглые сутки дежурят на них эсэсовцы с пулеметами и прожекторами. Под вышками — часовые с собаками. Барак, где разместили летчиков, охраняется особенно тщательно, здесь шесть рядов проволоки под током.
Группа летчиков, в которой был Девятаев, осушала торфяное болото неподалеку от лагеря. Весь день работали по колено в ледяной жиже; стоило остановиться на миг, распрямить усталую спину, как слышался грозный окрик охранника. Шаг в сторону — с поводка спущена громадная овчарка, гремит выстрел. Нечего и думать бежать среди бела дня.
Вернувшись в барак, едва обсохнув, друзья снова и снова продумывали возможные варианты побега. Их барак был ближним к комендатуре лагеря, комната, где жили 28 летчиков, — крайняя к стене. Если бы пленные вдруг, как из-под земли, появились перед охраной, то можно было бы попытаться перебить ее. Значит, нужно скрытно, вдруг появиться «из-под земли».
Осенним вечером после работы пять человек во главе с Девятаевым подняли доску пола и скрылись в подполье. Железный котелок, пара мисок, ложки — весь их землеройный инструмент. Лучше пошло дело, когда два друга-летчика, два Алексея — Федирко и Ворончук — с риском для жизни добыли черенок лопаты.
Копали по очереди, сняв одежду; ее нужно было беречь. В тесной земляной щели трудно дышать, нередко землекоп терял сознание. Об этом узнавали по веревке, привязанной к его ноге: нет ответа, — значит, тащи назад.
Стало известно, что пленных собираются переводить в новый лагерь. Неужели их нечеловеческий труд пропадет? Работа пошла еще быстрее. Но случилась катастрофа: роющий наткнулся на засыпанную уборную, фекальная жидкость залила туннель, от ужасного запаха нельзя было уйти даже в бараке. Кто послабее — решили бросать работу. Лишь инициаторы побега, первая неутомимая пятерка, продолжали каждую ночь спускаться под пол. С трудом отвели клоачную жидкость, сделали дренаж стен туннеля.
Около двадцати метров успели пройти под землей. И каких трудов это стоило! Никто не задумывался над тем, что даже в случае, если ход будет доведен до конца, смельчаков ждет вооруженная до зубов охрана, ждет бой — жестокий, быть может смертельный. Но бой, а не бездействие, не покорное ожидание гибели! Значит, стоило рискнуть.
Подвел ли запах, стоявший в бараке, или гестаповцы узнали о подготовке к побегу, только однажды среди ночи была объявлена тревога. Пленных выстроили возле барака лицом к стене, с поднятыми руками. Люди простояли до утра, раскачиваясь, чтобы не уснуть, не свалиться от холода и усталости. Упавшего ждали побои, если не смерть. А в это время охранники рыскали по комнатам, отрывали доски пола, тыкали ломами землю вокруг барака. Подкоп был обнаружен, когда один из эсэсовцев провалился вместе с ломом в отрытый туннель.
Летчиков, живших в комнате, откуда велся подкоп, подвергли бесчеловечным пыткам и допросам. Их били, подвешивали за руки к потолку, морили голодом и жаждой. Особенно досталось Девятаеву, в котором признали руководителя побега. Его избивали до полусмерти, вонзали в тело и под ногти раскаленные иглы, а когда пленный терял сознание, обливали ледяной водой и бросали в сырой бункер. Никого не выдал Девятаев, не подписал «признания», которое одновременно было бы смертным приговором.
Как он выжил? Товарищи тайком делились с ним кусочками своего скудного пайка. Даже солдаты охраны, пораженные невиданной стойкостью советского летчика, порой бросали ему в бункер то корку хлеба, то кость с остатками мяса.
Еще одна группа летчиков, работавших на заготовке торфа, сделала попытку побега. По сигналу капитана Колычева напали на охранников, обезоружили их и, переплыв реку, скрылись в лесу. Далеко, однако, беглецы не ушли. Колычев и Аристов были убиты при поимке, остальные участники расстреляны позже.
— Запомните: ни одному пленному еще не удалось убежать из Германии! — через переводчика объявил начальник лагеря выстроенным для устрашения узникам. Где ему было знать, что Михаил Девятаев, еле стоявший на ногах, шептал товарищам: «Все равно убежим!»
