Шел конец августа. Обескровленная многодневными боями дивизия была отведена в резерв командующего. Но уже несколько дней спустя 204-я дралась на южной окраине города у поселка Красноармейск, отражая натиск броневых и механизированных сил врага.
За спиной горела вместе с лодками, кораблями, баржами Волга, залитая нефтью из взорванных баков. От темна до темна, роняя бомбы, кружились пикировщики. Но вот бомбы перестали падать. Сейчас фашист опять полезет. Оборона оживает. Никифор Павлов на секунду выглядывает из окопа: от провода одни ошметки, взять новый сейчас неоткуда, — значит, связист, давай латай линию, пока их танки не появились. Вон они уже урчат у разбитой совхозной фермы.
Атака. Снова атака. И еще атака.
Как трудно — хоть и в сотый раз это делаешь — заставить себя выбираться из самого, кажется, безопасного места на свете — полуразваленного окопа. Перед этим хорошо глотнуть всласть махорочного дымка, затянуть потуже пояс, подальше за спину закинуть автомат. Все поле, через которое ты протягиваешь живую жилочку — связь, твое. Над тобой злобный посвист пуль, поле покрыто черными кустами разрывов, опутано ржавой проволочной колючкой, начинено разносортной минной опасностью — все это предназначено для тебя, все это должно искромсать, изранить твое тело или напугать, сломить волю, исковеркать страхом душу.
Никифор со вздохом сожаления затаптывает окурок, кивает мальчишке-связисту, берет в ладонь провод и рывком, точно прыгает в ледяную реку, бросается через бруствер навстречу свинцу, огню, смерти. Им движет сейчас только зов долга, воля в нем победила инстинкт самосохранения, звавший остаться в окопчике, или переждать огонь, или вместо себя послать на линию другого.
Со стороны поглядеть — неверно получается: командир отделения бежит по «нитке» и неизвестно, вернется ли обратно целым невредимым, а его связист, желторотый необстрелянный солдатик из последнего пополнения, в окопе, в относительной безопасности, сидит да только временами поглядывает, как его отделенный латает иссеченную осколками линию. Ведь идти надо было не сержанту, а бойцу. Да только оглядел Павлов его тощую, какую-то ощипанную фигурку, увидел расширенные его глаза, которые выразительно рассказали о сковавшем парнишку ужасе смерти, и вымолвил:
— После меня пойдешь. А теперь смотри и учись. Работа у нас такая, что порой от одного связиста исход боя зависит.
Немцы не сразу замечают юркую, ловкую павловскую фигуру. Когда их миномет начинает «кашлять» и минные столбы вырастают на пути к НП полка, Павлов с проводом в руке уже успевает добраться между воронок до обрыва и быстрехонько скрепить разбросанные взрывом концы надежным морским узлом. Тут уже начинается настоящая охота. Строчат вражеские пулеметчики, высоко взвыв, хлопаются мины. Из полка по ожившему проводу раздается команда:
— Прикрыть Павлова из всех видов оружия.
И тут пулеметчики, стрелки, минометчики вступают в дело, и перестрелка начинается такая, что выбраться из этого ада может только очень хладнокровный и очень везучий человек. Сжав зубы, весь напрягшись в ежесекундном ожидании удара, сержант прыгает в воронку, пережидая в ней серию минных разрывов. Душный тротиловый запах давит на грудь, комья земли больно колотят по спине. Хочется отпустить провод и обеими руками прикрыть голову (каску он для легкости не взял, пилотку потерял), однако Павлов почему-то не делает этого, точно не он призван сохранять в целости эту тонкую нить, а она должна в этом аду спасти его от гибели, вывести к своим. Головой, руками, всем телом он влетает в окоп, переводит дух и прежде всего спрашивает:
— Связь есть? Есть связь?
А потом уже, отдышавшись, курит и говорит собрату связисту:
— Правильно, что я того, новенького, не послал. Его бы убило без толку: при таком сабантуе линию он не смог бы исправить.
— Что верно, то верно, — отзывается полковой коллега. — Их еще учить да учить, пока станут настоящими связистами.
А что такое настоящий связист?
У него от бесконечного ползания по-пластунски обмундирование на локтях, коленках, животе вечно продрано, а на ладонях жесткие рубцы от провода — по этим внешним приметам легко распознать телефониста, или «музыканта», как его зовут солдаты-фронтовики. Он умеет бегать, как заяц, маскироваться, как ящерица; он чутьем распознает очертания нашего переднего края, чтобы и темноте не влететь со своим аппаратом и катушкой в расположение врага; он безошибочно определяет в подразделении, части, соединении начальство по голосу, по шифру; он сообразителен, немногословен, дипломатичен и, избави бог, не болтлив; он не имеет права зря рисковать, но призван в минуту необходимости забывать о себе и сквозь любой огонь вести связь, — вот что такое бывалый связист.