Едва Никифор Павлов передал капитану приказ готовить данные для стрельбы, из кустов ударили автоматные очереди. Блинов схватил трубку, назвал несколько цифр, и наша молчаливая сторона осветилась вспышками орудийных выстрелов, понеслись оттуда, вонзаясь в этот берег, пулеметные трассы.
Кусты больше не шевелились, и оттуда не стреляли, но к исходу ночи, когда на эту сторону успели переправиться стрелковые и пулеметные роты полка, после бешеного артобстрела последовала сильная контратака, и затем нажим врага не прекращался уже и течение целого дня.
Несколько раз немецкие автоматчики оттесняли роты, но потом атаками удавалось восстанавливать положение. Несчетное количество раз рвалась связь, от проводов оставались одни ошметки, которые все же приходилось латать под огнем, потому что ничего другого сделать нельзя было: без связи с тем берегом, откуда в трудные минуты поддерживали огнем, их бы давно сковырнули с крошечного, насквозь простреливаемого пятачка в Днепр.
Наконец с берега, с КП полка, позвонили, чтобы Павлов прислал солдата за новым снаряжением — удалось перевезти новый аппарат и несколько катушек провода. Едва немного стихло к ночи, Павлов послал свободного телефониста в полк. Прождав его несколько часов, уже на рассвете, Павлов позвонил.
«Взял аппарат, катушки и ушел к вам». — «Давно?» — «Да уже часа два…» — ответили из полка. Тогда Павлов схватил автомат, гранаты и кинулся по проводу.
Он нашел парнишку на полпути между командными пунктами батальона и полка. Тот лежал на боку, подогнув к животу тощие ноги в неумело завязанных обмотках. Аппарат и катушки лежали рядом. «Что, спишь?» — толкнул его Павлов. Но солдат не спал — в его спине торчал по самую рукоятку загнанный нож.
— Эх ты, паря, — с сожалением сказал Павлов. — Как же это так, и воевать не научился… — Он все понял: солдат хотел переждать обстрел в ямке и уснул, тут на него и наткнулись немцы. Но где же сейчас они? И почему не перерезали связь — неужто подслушивают? В любую минуту они могут, если их много, навалиться на штаб полка, где всего-то с десяток человек.
Схватив аппарат, катушки, Павлов побежал что есть сил на полковой КП. Он домчался туда и свалился, задыхаясь, в окоп в тот самый миг, когда начался обстрел — предвестник дня с атаками пехоты, танков и бомбежками. А через час немцы, прорвавшись в стык между двумя батальонами, уже приближались к КП, обходя с фланга и отрезая от реки блиндаж, где сидели связисты.
Пока были патроны, Павлов бил по ним из трофейного «МГ» короткими очередями, а потом отбросил ненужный уже пулемет, взялся за автомат. И тут крики «Рус, сдафайсь, рус капут!» раздались уже в окопе, за ближним поворотом, и оттуда полетела граната. Пятясь, сержант отступил к входу в блиндаж и тоном, не терпящим возражений, вовсе для него непривычным, сказал сидевшему у аппарата Бурмистрову:
— Вызывай огонь на нас — быстро, пока немцы не очухались и не перестреляли тут нас всех!
Вытащив из кармана гимнастерки запалы, Павлов вставил их в гранаты, проверил нож, запасной диск. Теперь можно воевать!
Он прислонился к стенке окопа у входа в блиндаж. Он никуда отсюда не уйдет, пусть его рассекут очередями, порвут гранатами, изрежут штыками — он не пойдет вспять, на ту сторону, он слишком долго стоял, не отступая на сталинградских речных откосах, он слишком длинные дороги прошел по разоренной фашистским зверьем Курщине, Харьковщине, Полтавщине, чтобы сейчас дрогнуть и уйти назад за Днепр.
Кровь ударила Павлову в голову, кровь его предков, замкнутых, спокойных, уравновешенных жителей глухой лесной стороны, которых очень трудно вывести из себя, но еще труднее смирить их справедливый гнев.
За Днепром, как и за Волгой, для нас земли нет. Сталинградский приказ «Ни шагу назад!» никто не отменял.
Сержант не расслышал, что его обошли — какой-то ловкий немецкий солдат прыгнул сверху на плечи. Павлов кувыркнул его через себя, перекрестил упавшего короткими очередями из автомата и тут увидел, что по полю бегут новые группы вражеских автоматчиков. Тогда Никифор решил, что, раз все кончено, он подороже постарается продать свою жизнь.
Тщательно прицелившись, дал длинную очередь в офицера, бегущего в направлении к реке. Офицер упал с размаху и больше не поднялся. «Почему не бьют наши?» — подумал Павлов и в этот же момент услышал, как забила с левого берега наша артиллерия, оставляя огненные следы, понеслись посланные «катюшами» хвостатые кометы. Увидел, как слева и справа, отсекая атаковавших немцев, уверенно бегут две редкие цепи наших солдат.
Связь действовала исправно!
К концу этого дня Павлов, раненный во время наступления на Михайловку, в пятнадцати километрах от Днепра, брел в полузабытьи к полковой санчасти. Сержанта хотели туда отвести его связисты, но он приказал им двигаться вместе с наступающими батальонами. Павлов не мог ни дышать, ни сидеть, ни лежать, ни стоять от дикой боли в груди и потому шел, шел, почти теряя сознание, с одной мыслью, что не дойти до санчасти он не может. Из многих схваток с врагом выходил он победителем — теперь он обязан превозмочь самого себя, дойти, не упасть без сознания на дороге. Он говорил себе: «Все равно из госпиталя убегу в свою часть, убегу, убегу…» Он шатался, но не падал, а все шел и шел.
И дошел!
все бы были такие