Не академики создавали основу казачьей армии во второй мировой войне, а вот такие бывшие вахмистры, как командир «Синегорского полка», окончившие жизненную академию. Двадцать лет враждебного отношения к советской власти выработали житейский критерий, способный распознавать замысел врага, всю его тактику и стратегию. Сидение в советских концентрационных лагерях с учеными всех категорий приобщило к высокой культуре мысли и духа.
Разгромлены румынские, итальянские и венгерские армии. Рухнул фронт на Донце.
Много раз смыкалось вражеское кольцо, но синегорцы шли на прорыв и не только выходили сами из окружения, но выводили и немецкие части.
Горе было партизанским скопищам, пытавшимся преградить им путь.
— Где проходил донской «Синегорский полк», там трава не росла, — говорили в немецких штабах.
— Глянь, как идет наметом, дьявол, аж бурку ветер в стороны относит!
— Не то черкес, не то осетин, черт их разберет!
— Ослеп, что ли, не видишь — папаха донская.
— Начальник конных заводов! Копылов!
Буланый жеребец разметал комья снега, сделал последний взмах передними ногами, присел на задние и остановился как вкопанный.
— Вот с такими удальцами Бакланов Кавказ покорил.
— Где ваш начальник?
— Во дворе коней смотрит.
— А кони-то добрые?
— Да не хуже ваших будут, а один даже получше вашего жеребца будет.
Копылов покосился на балагуривших с ним молодых казаков и поехал во двор.
— Привет казачеству!
— A-а, Георгий Игнатьевич, давно тебя ожидал, послал к тебе нарочного…
— Проклятые немцы, как собаки на сене: ни себе, ни людям. Доводят до последнего, а на что надеются? Каждая баба знает, что потерпели разгром под Сталинградом…
— Постой, постой, не все сразу…
— Ну, ладно, давай скорей водки, замерз…
— Сначала пойдем на конюшню.
— Какого там лешего я не видал. У меня своих конюшен больше, чем надо.
— Пойдем, не проводи время, а пока водку приготовят.
— Ну, ладно, водку можно пить и в конюшне.
Вошли в конюшню. Гнедой красавец нехотя поднял свою, как выточенную резцом, голову от кучи овса и недружелюбно скосился на нас.
— Сокол! Да это же лучший жеребец во всех наших табунах. Как он попал к тебе? Откуда ты его взял?
— Откуда бы не взял, это теперь не твое дело. Ты вот скажи лучше, кому он теперь принадлежит?
— Ясно кому. Раз он у тебя на конюшне, значит — твой.
— Конечно, мой. Проворонил ты этого красавца, а казаки отбили у хохлов, бывших буденовцев, и подарили мне.
— Ну и владей им на здоровье.
— Не буду я владеть этим животным, не имеющим цены. Он принадлежит Войску, а я только буду его хранить. У меня ему будет лучше, чем в табунах, которым придется идти без корма по снежным полям, быть может, многие сотни километров.
— Да, это верно. Вот я к тебе и заехал за помощью. Надо угонять от красных табуны, а сил у меня не хватает.
— Пойдем в курень. Жеребца твоего накормят.
— Дураки немцы не понимают, что гнать гоном да еще через Дон четыре тысячи лошадей — это посложнее, чем отступление армии. Вот я и ездил в Ростов объяснять командованию создавшееся положение и получил всю документацию на отход и снабжение фуражом табунов. Главная беда в том, что нельзя самостоятельно действовать. Давно бы вывел табуны в безопасное место, но прокормить их нечем. Куда ни ступи, везде немецко-колхозная система. Раньше пользовались этой системой Советы, выкачивали все из крестьянства на мировую революцию, а теперь немцы — на свои завоевательные цели.
— Раздевайся и, милости прошу, пей и ешь, сколько твоей душе угодно.
— Выпьем за здоровье Сергея Васильевича и наше с тобой.
— Люблю я вас обоих. Он — атаман войска Донского, а ты — атаман духа казачьего, и на тебе лежит колоссальная обязанность дать отчет перед историей за нас всех и за нашу эпоху.
— Спасибо, дорогой. Пей на здоровье.
— Знаю, что ты не пьешь. Ну да я и за тебя во здравие всех нас выпью.
— Будь здоров!
— Не пьешь ты и хорошо делаешь. Пусть хоть одна всегда светлая голова будет в нашем Войске.
— Пей на здоровье.
— Поневоле будешь пить. «Слава-то казачья, а жизнь-то собачья». Эта давняя поговорка и к нашему времени относится. Каждый день у меня сражения с немцем-комендантом над моими табунами. Он считает, что наши дончаки теперь принадлежат Германии, как военная добыча. Черта с два имели бы они эту добычу, не уведи я с калмыками табуны от красных. Каждый черт тебя в свою веру тянет. Красные заставляли молиться, как Богу, Сталину, а эти Гитлеру.
Копылов выругался, а затем, улыбаясь, представил в лицах свой разговор с комендантом.
— Ты, — говорит комиссар, — должен мне отвечать на приветствие так же, как я: хайль Гитлер!
— Пошел ты, говорю, к такой-то матери со своим Гитлером, плюгавый черт!
— Что он мне говорит? — спрашивает комендант переводчика.
Переводчик что-то говорит по-немецки и переводит слова коменданта.
— О, да! Я так и знал, что херр Копылов хороший человек, и я об этом непременно напишу своей матушке.
— Зачем мне сдалась его матушка!
— Это я немного смягчил перевод ваших слов, вот оно и получилось, что вы вроде бы похвалили матушку и Гитлера, — говорит переводчик.
— Ты смотри, а то вот я смягчу тебя плетью, тогда твои переводы станут точнее.
— Я очень рад, что херр Копылов помогает нам осваивать этих диких лошадей, — продолжает немец.
— Ты ему скажи, — говорю переводчику, — что я хером никогда не был, и лошадей осваивать не собираюсь. Пусть он сам этим занимается.
Опять что-то переводчик говорит, а черт его знает что. Только немец продолжает переть чепуху.
— О, я непременно вместе с вами буду увеличивать приплод лошадей.
— Что ты ему переводишь, сукин сын! Скажи немцу, что если он жеребячьей породы, то пусть один этим занимается.
— Вас за это наградит фюрер! — торжественно объявляет комендант.
— А тебя пусть за такие дела наградит твоя собственная жена.
Опять переводчик несет какую-то околесную.
— Ну, будет дурить, переводи точно.
— Лошади наши, казачьи, и никому мы их осваивать не позволим.
— Лошади принадлежат германскому вермахту.
— Врешь, шваб!
— Лошади принадлежат Германии!
— Лошади принадлежат Дону!
— Я не позволю так говорить! — хлопает комендант по кобуре пистолета. — Я буду стрелять!
— Попробуй! — полу обнажив шашку, отвечаю я.
В это время входит жена, вооруженная бутылками шнапса, и бой заканчивается временным перемирием. Такие схватки идут каждый день и когда-нибудь окончатся тем, что я отрублю ему голову, и тогда настанет конец нашему вынужденному сосуществованию.
Копылов выпил еще рюмку и глубоко задумался. И я ощутил, что мысль и взор его ушли куда-то в глубокую даль времени, быть может, к началу начал казачества. Как будто тени далекого прошлого пробежали по его лицу, и вот передо мною, давний облик того, кто прошел через огонь бесконечных битв за вольную волю казачью и сохранил свои черты до наших дней. Вот она, живая иллюстрация к моей поэме «Тихий Дон». Тихо, в унисон с создавшимся настроением, в первый раз ожила в звуках моего голоса дотоле никем не слыханная поэма…
Долго идем мы тропою нехоженой С Дикого Поля до наших времен Сколько удалых голов там положено! Знает один только батюшка – Дон.
— Вот за это Сергей Васильевич и все мы любим тебя, нашего певца казачьей волюшки вольной.
О тебе Сергей Васильевич чрезвычайно высокого мнения. Он, как культурнейший из всей казачьей интеллигенции, понимает твое значение в воссоздании былого Дона и художественном отображении героики наших дней, а может быть, и ожидающей нас очередной трагедии казачества. В период возрождения Дона нужны люди с творческой энергией, с железной волей и готовностью жертвовать всем во имя Дона.
За это все я тебя и люблю. Дай я тебя обниму, и надо мне ехать.
— Спасибо, дорогой, за доброе отношение к безвестному певцу казачьей вольности и славы.
— Дай мне казаков для дозоров на пути отхода табунов. В теперешней фронтовой чехарде, не видя ничего впереди, немудрено попасть в лапы красным.
— Все готово.
— Прощай!
Разом, как одним крылом птицы, взмахнули на седла, натянули повода, поднялись на стременах и пошли донцы размашистым наметом спасать свое национальное сокровище, гордость донских степей — донские табуны.
Вы предлагаете этими подонками гордиться?
Нет. Надо давить тех кто о них вспоминает.
…а что это еще за публикация!? это же о предателях
Очередной бред ублюдка из Ижевска по имени тимур
Конечнои целью Гитлера было не освобождение от коммунизма,а геноцид народов СССР.
Поэтому было две воины – одна Вторая Мировая, которую вели страны запада и Великая Отечественная Воина против геноцида народов СССР которую вели народы СССр в составе Краснои Армии.
Вермахт, укомплектованныи призывниками, -соучастник геноцида, все мобилизованные войска сателлитов Гитлера от Италии до Болгарии включительно, воевавшие на его стороне где бы то ни было и ,приближавшие ,таким образом, конечную цель Гитлера – геноцид народов СССР,- являются пособниками геноцида,к этои же категории относятся те кто производил вооружение, горючее и поставлял запасные части для Гитлера ( Чехословакия, Швеция).
Отдельная категория – прямые участники геноцида народов СССР – части СС, укомплектованные добровольцами из Германии и стран Европы, и граждане СССР перешедшие на сторону Гитлера.
Советское государство, каким бы оно ни было, в годы воины против геноцида народов СССР представляло собои единственную систему способную противостоять гитлеровскому вторжению, таким образом любые попытки оправдать участие или соучастие в воине на стороне Гитлера,Сталинскими репрессиями, коллективизациеи или военными преступлениями Сталинского режима – попытки оправдания геноцида народов СССР как такового, независимо от того какие собственные частные цели преследовали преступники из частеи СС, Власовцы и ,в данном случае, преступники казаки.
Ирония заключается в том что они добровольно приближали массовые казни, концентрационные лагеря химическую и бактериологическую зачистку народов, которые Гитлер считал неполноценными и к которым они сами же по большеи части относились.