В лесу было тихо. Солнце клонилось на запад. Весело щебетала какая-то птица. Нас осталось совсем мало: тяжело раненый комиссар Иван Алексеевич Крылов, старшина Купаев, сержант Ярославцев, старший сержант Харитонов, 36 бойцов и я. Мы все еще прорывались из немецкого тыла. А перед нами стояли трудно разрешимые проблемы. И первая из них — напоить водой комиссара.
Комиссар сидел у пня, уже почти истлевшего, положив на него, как на подушку, голову. «Хочу пить», — несколько раз повторил комиссар.
Вода. Еще недавно вода хлюпала у нас под ногами, а теперь мы оказались в густом старом лесу, где под обильным зеленым мхом и густым, уже начинавшим желтеть папоротником был только прохладный песок.
Где-то далеко слышались отдельные выстрелы. Непосредственная опасность нам сейчас не угрожала. Но надолго ли? Этого никто сказать не мог. Сержант Ярославцев вырыл саперной лопатой глубокую яму, но воды не было.
Вдруг до нашего слуха донесся шум машин. Оказалось, что рядом проходит дорога. Метрах в 100-150 от нее я увидел дом, а возле него колодец.
Приказав бойцам наблюдать за домом и в случае, если меня обстреляют, прикрыть огнем из винтовок, я отправился к колодцу. Колодец оказался очень глубоким. Ведра и веревки нигде не было.
Не желая рисковать, в дом я не пошел, а распорядился снять пятнадцать ремней от винтовок. Соединив их, получил то, что мне требовалось. Вместо ведра я прикрепил к ремням каску и опустил ее в колодец.
Кругом было тихо. Когда каска шлепнулась о поверхность воды, у меня осталось в руках несколько ремней. Медленно, стараясь не расплескать воду, я начал вытаскивать каску. Вдруг, почти одновременно, защелкали о бетон колодца разрывные пули и раздалась дробь автоматной очереди.
Как и было условлено, последовал дружный залп с нашей стороны. Стрелявший спрятался. Я снова стал вытаскивать полегчавшую каску. Она то и дело стукалась о стенки колодца, и я слышал, как драгоценная влага выплескивается обратно.
Когда я уже почти вытащил каску, раздался выстрел и в небо взвилась красная ракета и разорвалась над лесом, рассыпаясь мелкими брызгами.
Это не предвещало ничего хорошего. Мы уже знали, что скоро здесь появятся немцы на бронетранспортерах или на машинах и откроют ураганный огонь из пулеметов и автоматов. Если они нас не увидят, то будут еще долго стрелять в том направлении, куда мы уйдем. В лесу они нас преследовать не будут. В этом мы были уверены.
Воды в каске оказалось только на самом донышке — один-два глотка. Каска была холодная, стекавшие по ней капли воды растворяли запекшуюся на моих руках кровь. Перевязывая комиссара, я весь измазался кровью.
Снова раздалась автоматная очередь, на этот раз из чердачного окна. Я спрятался за колодец, и пули, попадая в ветки дерева, росшего рядом с колодцем, рвались с сухим треском. Я привычно подумал: «Пронесет или нет?» На этот раз пронесло.
Под прикрытием огня наших бойцов я отходил, стараясь не пролить последний глоток воды.
Комиссар жадно выпил воду. Холодную, влажную каску я приложил к его запекшимся от крови губам. На дороге послышался шум машин. Мы снова пошли лесом, поглядывая на стрелку компаса — мы держали направление на восток.
Всех мучила жажда. Вода была рядом, а мы вынуждены уходить от нее. Враг был сильнее нас, и мы уходили, унося в своей груди боль. Вместе с нами шла наша ненависть к врагу и жажда расплаты с ним.