Наступление на Салдус и Скрунду развернулось утром 21 декабря. От КП командарма до НП командира одной из дивизий мне предстояло преодолеть около полукилометра и лично наблюдать артподготовку, затем переход в атаку пехотных частей и подразделений.
Половину пути я прополз «по-пластунски» по рыхлому покрову. До землянки командира дивизии оставалось около ста метров, когда заговорили наши гвардейские минометы. Сотни снарядов с оглушительным визгом проносились рядом и разрывались на виду.
В блиндаже в пять накатов находились командир дивизии, его адъютант и офицер связи. Артподготовка продолжалась; у самой землянки разорвался снаряд.
К счастью, взрывная волна особого вреда не причинила, на нас лишь просыпалось немного земли да заклинило входную дверь, наскоро сколоченную из обтесанных стволов молодого осинника.
Вскоре началась атака. Около роты немецких солдат, мечась из стороны в сторону, рассеялись по полю. Наши подразделения, не обращая внимания, стремительно втягивались в глубину их обороны и скрывались в мелких зарослях.
Огонь артиллерии, словно готовя дорогу, перемещался вглубь, поражая огневые точки и живую силу врага. Но тут от плотного огня вражеской артиллерии наши части остановились. Немцы пошли в контратаку.
Дул сырой холодный ветер. На командном пункте оставалось два офицера. Один из них сидел за полевым телефоном, принимал информацию и отвечал на «звонки». Я наблюдал за боем.
Возвращение на армейский командный пункт было трудным: противник непрерывно вел артиллерийско-минометный обстрел местности, предполагая, что на опушке леса скапливаются наши части и ведется перемещение артиллерийских позиций. Только вечером я вернулся в оперативный отдел.
Мокрая одежда и пронизывающий ледяной ветер сделали свое дело — вызвали острую простуду. Отнялась правая нога, мучила боль в пояснице, поднялась температура. Через три дня меня отправили в армейский госпиталь— местечко Папиле, на границе Литвы и Латвии.
В Папиле в начале октября находился наш армейский штаб. Будто что-то близкое — узнавались дома и улицы.
В просторном доме, где принимали больных, стоял едкий запах лекарств. Это как-то снимало нервное напряжение, успокаивало. Наступили дни кратковременной передышки и лечения. У меня оказался травматический радикулит, связанный, как определил врач, с ранением и контузией в июле 1941 года.
Лечили горячим парафином, давали разные порошки и таблетки. Так что и в Новый год, и в первые дни января из дома-палаты не выходил, довольствовался случайными, короткими новостями.
Сохранился черновик записи за 6 января 1945 года: «Прошлой ночью смотрели американский фильм «Песнь о России», который доставил удовлетворение и произвел сильное впечатление на разум и чувства».
Далее следовал критический разбор кинокартины на пяти страницах. В заключение говорилось, что фильм «…поможет американцам понять, почему наш народ — герой, герой-победитель». Отношение к этому фильму было далеко не однозначным. Некоторые офицеры считали его слишком романтичным, надуманным и. т. д.
