В январе 1944 года 13-я ленинградская партизанская бригада численностью в 1100 человек находилась в полном сборе. В бригаде было шесть отрядов, несколько подрывных групп, взвод бригадной разведки.
Лишить противника преимуществ обороняющейся стороны, отвлечь на себя часть вражеских сил, нарушить его коммуникации, максимально затруднить снабжение немецкой группировки — такая задача ставилась перед 13 ленинградскими и 5 калининскими партизанскими соединениями. Приказ штаба был абсолютно конкретным: каждой бригаде предстояло взорвать 15-20 километров железно-дорожного пути.
Об этом сейчас и шла речь в землянке комбрига Юриева. Командиры отрядов, рот, политработники обсуждали, как успешнее провести предстоящий «концерт» мощного народного партизанского хора. Спустя несколько часов и рядовые бойцы знали суть январской операции.
Во всех подразделениях опытные подрывники готовили партизан к выполнению сложной задачи: учили обращению с толом, изготовляли боевые заряды. Применили и одну новинку: для поджигания бикфордова шнура решили использовать фитили из парашютных строп, они тлели долго и ровно.
Нашей бригаде был определен для диверсий участок Витебской железной дороги, соединяющей Ленинград с Белоруссией на отрезке примерно в 14 километров между станциями Судома и Плотовец.
На разведчиков комбриг возложил выполнение первой фазы операции. Разведчики ушли, а бригада, растянувшись почти на километр, двинулась следом. К 22 часам мы должны были выйти в точку рассредоточения, а в полночь «ударить в литавры».
Разведка и отряд Сиранова сделали свое дело. Они блокировали небольшие гарнизоны Судомы и Плотовца, железнодорожный мост с двумя бункерами и ликвидировали патрули на всем участке дороги. Операция шла почти по секундам. Подрывники подошли к самой насыпи и заняли места на расстоянии 20-30 метров друг от друга.
Ровно в полночь по сигналу «зеленая ракета» на всем перегоне раздался мощный аккорд десятков взрывов. И таких аккордов было несколько. Через 40 минут участок железной дороги Судома — Плотовец перестал существовать.
Фашисты шли на все, чтобы сорвать выполнение партизанской акции. Вот один из примеров. У железнодорожного моста они собрали всех оставшихся в живых жителей сожженных деревень, дали им сноп соломы и коробок спичек. Под угрозой смерти каждый такой сигнальщик, завидев партизана, должен был зажигать солому, подавая таким образом сигнал опасности немецким патрулям. Наши ребята, обнаружив это, собрали всех сигнальщиков в кучу и попросили их срочно принести пилы и топоры, что они с большой охотой и сделали. Час работы — линии связи были ликвидированы. Мы спилили столбы, разбили изоляторы, порвали и растащили в разные места проволоку.
Резонно предполагая, что немцы попытаются восстановить разрушенный участок, все удобные подходы к насыпи, стрелки, мостики заминировали.
Красная ракета, прочертившая ночной небосклон, говорила о завершении операции. Мы пересекли насыпь и, оказавшись на ее правой стороне, направились в ранее намеченную деревню, где должны были провести день. Вперед по всем дорогам выдвинули дозоры. Приказ командования гласил: всех, входящих в деревню, пропускать, но из деревни никого не выпускать. Строжайшая маскировка, никакого лишнего движения. Меры оказались не лишними. Село превратилось в «мышеловку».
К дому волостного писаря подъезжают, беспрепятственно пропущенные нашими караулами, санки. Когда лихих седоков взяли, то выяснилось, что среди них — сам господин Евстигнеев, предатель, старшина Дедовической волости, которого уже два года безуспешно ловили партизаны. Ехал он к такому же, как и сам, иуде. В доме писаря все было готово для приема дорогого гостя-собутыльника.
…Партизанский суд был короток. Изменники были повешены в саду напротив дома. В портфеле у Евстигнеева нашли список из 27 человек, в числе которых были и партизанские связники. Вовремя был обезврежен фашистский прихвостень.
Отдых бригады прошел благополучно. Несколько раз над деревней кружил самолет-разведчик. У многих партизан руки чесались «вжарить» по «раме» из пулеметов. Но приказ был строг: «Ничем себя не выдавать». Короткий зимний день пролетел быстро. Комбриг Юрцев отдал приказ двигаться к своему расположению. Благополучно миновав переезд, Поруценко и я ехали в середине партизанской колонны. Комиссар пригласил в наши розвальни ком-брига, и они, укрывшись плащ-палаткой, вели разговор. Но закончить его не успели.
Тишину ночи разорвали пулеметные и автоматные очереди. Мои буйный жеребец встал на дыбы, сани перевернулись. К счастью, вожжи я прочно держал в руках, Наконец удалось остановить моего конька-горбунка. Тут же за спиной услышал голос комбрига:
— Сиранов, атакуйте засаду! Остальные командиры отрядов, ко мне!
Итак, с Юриевым ничего не случилось, но где был Поруценко после нашего кульбита, я пока не знал.
Тысяча партизанских стволов обрушила свою огневую мощь в сторону фашистской засады. Как позже выясни-лось, немцев было немного, человек шестьдесят, и нам без особого труда удалось подавить их огонь. Оставив один от-ряд сдерживать засаду, бригада ускоренным маршем про-должала двигаться по намеченному пути.
Все это время меня мучила судьба Поруценко. В конце концов, в его исчезновении была и моя вина. Как адъютант, я головой отвечал за его жизнь. Из тягостных размышлений меня вывел голос самого комиссара:
— Степанов, Степанов!
Поруценко сидел в глубоком снегу, недалеко от дороги, с автоматом в руках. Рядом валялись пустые диски.
…Длинной оказалась эта зимняя ночь. Лишь к рассвету колонна втянулась в родные Сусельницкие леса. Передав лошадей хозвзводу, мы с Сашей Петряковым пришли в штабную землянку. Здесь за горячим чаем сидели Юрцев, Поруценко и Осокин. Обсуждались наши дальнейшие действия. Бригада входила в своп обычный жизненный ритм. Были выставлены боевые охранения и заслоны, раненых направили на Сусельнпцкое озеро, поближе к ледовому аэродрому. С почестями похоронили погибших. Комбриг отправил в штаб шифровку с просьбой прислать самолеты.
Проходя мимо, Поруценко щелкнул меня по макушке и, зная мою слабость, ласково сказал:
— Давай к своим разведчикам, отсыпайся до утра.
Сутки бригада отдыхала.
