В эти несколько дней надежда приходила и гасла. Михаил Сельгиков вспоминал все, что мог вспомнить. Как очнулся в сарае. Отчаянно ломило голову, и совсем не слушалась нога. Помнил, как зашел немецкий солдат, что-то крикнул и запер дверь, наложив гремящую щеколду.
Потом почувствовал: от стены сарая веяло холодом, задувал ветер. Тогда Михаил подполз, пошарил рукой и обнаружил под бревнами лаз. Высунул голову — она прошла, увидел вечернее темное лохматое небо. Сарай никем не охранялся, лишь метрах в ста у дома слышалась немецкая речь. Он стал по-черепашьи разгребать руками землю. Отверстие стало больше.
Сначала до изнеможения полз, волоча раненую ногу, контуженная голова гудела, стучало в висках. Он боялся остановиться, хотелось уйти подальше. Позади остался дырявый плетень огорода, дорога.
Почти до утра Михаил брел, опираясь на подобранную в кустах пилку, толком не сознавая, куда идет. Несколько раз падал, не сразу приходил в себя от боли. Вставал и снова падал, пока не наткнулся на этот погреб, чуть не провалившись в него. Не отдавая уже отчета своим поступкам, скатился вниз по лесенке.
Теперь, после прихода женщины, он пытался представить, сколько времени пролежал тут. Несколько раз становилось светло и квадратном окошечке лаза, видел небо и облака. А больше было темно, и от темноты душа ежилась, и уже ни во что не верилось.
Наверху послышались голоса.
— Осторожно. Лестница тут есть, — сказала женщина.
Чиркнула спичка, рука засветила фонарь.
— Из окружения, что ли? — склонился над Михаилом бородатый старик.
— Убежал от них, — сказал Михаил и потерял сознание.
Очнулся он на чистой постели. В доме было тепло, сладко пахло дымком, в печке весело потрескивали сухие дрова. Он долго молча лежал не шевелясь, точно боясь спугнуть теплую истому. Он видел беленый, с трещинами потолок и оконце. Услышал, как скрипнула дверь, как запели половицы под шаркающими тяжелыми шагами.
— Где я? — спросил Михаил.
К постели подошел высокий худой человек с всклокоченным седым чубом, улыбнулся.
— Ну вот и заговорил. А вчерась боялся за тебя, — бредил, все воевал. Как зовут-то?
— Михаил.
— А меня Пантелей Тимофеевич.
Так оказался Сельгиков в доме колхозника Гирлина. Когда нога стала подживать, Гирлин сделал костыли, и Михаил стал ходить по комнате. Разговоры они вели разные, вспоминали мирные дни. Пантелей Тимофеевич — сыновей, ушедших на фронт, а Михаил — братьев — Оджу, Мутула, Очира. Он знал, что они стали солдатами. Говорил Гирлин, что, как поправится Михаил совсем, поможет ему найти партизан.
Однако не сбылось это. Староста узнал о тайном постояльце Пантелея Тимофеевича. Чтобы не подвести хозяина, ушел Сельгиков ночью из дома. Не удалось ему добраться к партизанам: перехвали ли немцы на дороге.
Сначала угодил за колючую проволоку. Вместе с другими военнопленными погрузили его в эшелон и повезли.
Может быть, час или два шел поезд. Только вдруг заметил Михаил, что дверь отошла, в щель со свистом врывался колючий ветер, шел густой снег.
— Прикрой, — попросил кто-то.
Но Сельгиков налег на дверь, и щель стала больше. Сзади жарко задышали в затылок.
— А ну, попробуй еще, парень… Толкни… Кажись, не заперта?
Михаил толкнул. Просунулся в щель и, рванувшись, вывалился из вагона под откос.
Среди ночи Пантелей Гирлин проснулся от стука в дверь.
— Кого нелегкая?
— Это я, Михаил, — послышался шепот.
Гирлин отомкнул дверь. Вместе с морозным ветром в комнату ввалился заснеженный человек. Гирлин зажег свечу и с трудом узнал своего постояльца. Перекошенное лицо, один глаз затек.
— Опять я убежал. Из эшелона, — сказал Михаил.
Отлеживался Михаил тогда у Гирлина двое суток. На третьи Пантелей Тимофеевич сказал, что появилась возможность связаться с одним человеком — с Нужным. Михаил вначале и не понял, что Нужный — это фамилия. А звали того мужика Тихон Петрович, работал он на дому сапожником в селе Корбовка, был как бы за связного. Вот через Нужного Сельгиков с Гирлиным и попали и лес, на партизанскую базу.
Приятно было читать про своего земляка-Героя Советского Союза Михаила Сельгикова.Большое Вам спасибо за публикации.