Как костер спас танковую бригаду

Как костер спас танковую бригаду

Как-то раз в ожидании обеда отдыхали мы возле вагона-кухни и беседовали о своих солдатских делах. Разговор зашел о бомбежках — где безопаснее: в бронепоезде или в блиндаже.

Старшина дивизиона Лузин, послушав других, вступил в разговор:

— Не всегда бомбежка застает в блиндаже. Сколько мне приходилось попадать под бомбежки и артналеты — можно бы много чего порассказать, только вы, пожалуй, и не поверите.

— А вы, Григорий Васильевич, расскажите, как сами себе устроили бомбежку под Харьковом, — предложил подошедший шофер бронемашины Гурбан.

— А, это ты? Вот сам и рассказывай. А чего хрипишь?

— Да все с той поры не могу раздышаться.

— Расскажи, Гурбан, расскажи, — наперебой стали просить бойцы.

Гурбан с готовностью откашлялся.

— В те поры немец отбил Харьков и наступал дальше, наш «Котовский» — помните? — получил назначение на станцию Купянск сдерживать наступающих немцев. Ну, прибыли в Купянск.

Вызывает меня командир бронепоезда и говорит: «Со старшиной Лузиным поедешь в штаб армии. Это за Купянском, около станции». Сейчас уж не помню, какую он назвал. Старшина оформлял документы на продукты.

Расспросив дорогу, подъехали к кпп. Там пропускали колонну танков. Грузовые машины стояли по обочинам. Григорий Васильевич говорит: «Поезжай за танком, иначе простоим до вечера». Я так и сделал.

Проехали километров восемь-десять, танки свернули влево, а мы наддали ходу и помчались прямо по шоссе. Навстречу редкие машины. «Старшина, — прошу, — открой люк, погляди, кто за нами». Он открыл люк, осмотрелся. «За нами-то никого, а вот впереди виднеется большое селение.

Давай подъедем, расспросим, а то залезем к черту на кулички». В это время на горизонте показалась группа немецких самолетов. «Сверни вправо, — предложил старшина,— вон в тот песок. Дорога вроде имеется».

Я свернул на хорошо укатанную, еще не растаявшую дорогу. Нажал на акселератор и помчал полным ходом. Низко   над нами с грохотом пронеслись самолеты, но не бомбили, видно. Тут дорога пошла плохая, пришлось сбавить ход, а потом и совсем остановиться. Ясно слышались разрывы бомб на станции и орудийные залпы из Купянска.

Из радиатора валил пар. «Ишь, как рассамоварился, — сказал старшина. — Давай и мы закурим». Закурили. Бомбежка и канонада вскоре прекратились. Мы открыли обе дверки. Потянуло сквознячком — красота. Вылезли, огляделись. Кругом лужи, а в теневых местах еще снег. Слева от дороги углубления для стоянки танков. Вдали какие-то землянки. Справа на лужайке следы костров.

Мы размялись, дышали запахами леса. Легкий ветерок колыхал прошлогодние листья. Журчали ручейки. Заходящее солнце пробивалось сквозь ветки, поблескивало в лужицах и каплях тающего снега. Сырость, прель — весна. Если бы не гул фронта — совсем как у нас под Сарапулом.

Тут рассказчика перебил нетерпеливый голос:

— Ты чего идиллии расписываешь? Или больше сказать нечего?

— Да я до главного уже дошел, только охрип, — начал оправдываться Гурбан, — пусть дальше старшина рассказывает.

— Давай, старшина.

— Ладно. Я коротенько. По обе стороны дороги топко, развернуться негде, и Гурбан дал задний ход. И уж то ли он сплоховал, то ли дорога слишком скользкая, однако, не доезжая метров сто до опушки, заднее левое колесо сползло с дороги и провалилось.

Сперва казалось, стоит только веток подкинуть, и мы мигом выберемся. Чего мы только ни делали: подкладывали ветки, подкапывали землю, вываживали машину домкратом. Притом учтите, что это не пермский лес — где бы ни застрял, кругом сушины полно.

А здесь каждую веточку приходилось таскать метров за сто или рубить дубняк. Два раза Гурбан бегал на шоссе просить помощи, но там машины шли на фронт — груженые, а с фронта — с ранеными.

Так что часа через два работы положение не только не улучшилось, а вовсе стало аховое: провалилось еще левое переднее колесо. Если бы не подложенные деревья, броневик вообще бы перевернулся. Как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть. Ну что тут станешь делать?

А мы намученные, грязные, промокшие по пояс, голодные. Вдобавок посыпал мелкий дождик. Сели, закурили и закручинились. Самим жарко, а ноги стынут. «Давай, — говорю, — хоть костерок разведем, перекусим да посушимся, а потом пойдем искать помощи». Забрали карабин, котелок, консервы, пошли на полянку, где были кострища. Гурбан еще возражал, говорил — далеко. Но ближе негде и нечем разводить костер.

Как костер спас танковую бригаду

Мокрые головешки, сучки и отсыревшая солома никак не хотели разгораться. Солома тлела, дымила, искрила, но гасла. Несколько раз плескали понемножку бензином, костер вспыхивал, но тут же гас.

Мокрая от пота рубашка холодила спину, мерзли ноги. «Да лей больше!» — сказал я. Гурбан обрадовался и вылил чуть не пол канистры. Я бросил спичку. Костер пыхнул и пошел пластать, даже старые головешки раскалились и занялись огнем. Пламя приятно обжигало лицо, от мокрых коленок повалил пар.

«Разбрасывай скорей костер, — говорю, — уж больно велик, увидят, начнут бомбить». Мы вытащили несколько головешек покрупнее и разбросали по поляне. Они искрились, иногда ярко вспыхивали и постепенно потухали.

И тут пролетел немецкий самолет.

Старшина помолчал, обвел нас взглядом, облизал пересохшие губы и, видя, что мы слушаем его с интересом, продолжал:

Я уже доедал вторую кружку разогретых консервов, Гурбан колдовал с котелком на костре, чтобы скорее закипал чай, как вдруг яркая вспышка осветила поляну, позади громыхнуло, нас обдало ветром, кругом посыпались комья земли и сучья.

Не успели мы опомниться, громыхнуло впереди. Я схватил сапоги, шинель, портянки, крикнул Гурбану, чтобы бежал к броневику. Он перекинул карабин через плечо, подхватил пожитки, но и котелок не бросил. Придерживая рукавом горячую дужку, побежал за мной. «Да брось ты котелок!»— кричу. «Ничего, — отвечает, — еще чаю напьемся. А ты ложку взял?» Тут кругом снаряды рвутся, а он — про ложку.

Стемнело уже изрядно. Вспышки, грохот тяжелых снарядов, валящиеся деревья и падающие с неба комья и ветки, свист и шлепанье влетающих в грязь осколков.

Спотыкаясь и скользя босыми ногами, я бежал и думал: неужто вот так и убьет? Сильно кольнуло ступню. Надо бы надеть сапоги. А куда же я, в самом деле, подевал ложку? Кружку я держал в левой руке и, кажется, выбросил. Убьют — все равно ничего не надо. Ведь вот, ребята, смешно сказать: сердце заходится, а тут какие-то глупые мысли лезут в голову.

Но мы отлично понимали старшину. В самые страшные минуты бомбежек такое и вспоминается: жаль, что утром не догрыз кусочек сахара, не закрепил у ворота болтавшуюся пуговицу, вот теперь и оборвалась.

Между тем старшина продолжал:

— Вскакивали, плюхались в грязь, снова поднимались, бежали к броневику. На пути попалась воронка от снаряда. Скатились прямо в воду на дне. Тут еще больше чувствовалось, как дрожит земля. Отдышались.

Я натянул на босу ногу сапоги. Вроде сюда меньше били. Вон уж рядом наш бронеавтомобиль. Вскочили, добежали, кинули пожитки у броневика, а сами внутрь. Уж потом вещи втащили. Грохот снарядов все усиливался, но они ложились поодаль, там, где когда-то стояли танки и где только что были мы. К броневику залетали только отдельные случайные снаряды. В нескольких местах горел лес.

Долго ли, коротко ли — артналет прекратился. Мы с облегчением закурили. «Вот моя ложка», —нащупав ее в кармане, сказал я Гурбану. «А вот и котелок», — Гурбан поднял его с пола. Только воды в нем не осталось ни капельки.

Надо все же идти на дорогу, искать помощи.

Прошагали шагов двести-триста и услышали голоса и фырканье моторов. Остановились, прислушались.

«A-а, дезертиры, — проговорил кто-то в темноте. — Руки вверх!» Насилу мы растолковали, в какую заварушку попали. Старший лейтенант с артиллерийскими эмблемами дал шесть человек на подмогу, вытащили мы наш броневик на проселок и кое-как выбрались на шоссе. Вспышки зарниц были видны по всему горизонту, горела деревушка в разных местах.

Вот так мы своим костром и вызвали огонь на себя. До штаба и обратно к бронепоезду добрались уже благополучно, — закончил свой рассказ старшина Лузин.

— Я помню, Шевелев очень беспокоился и хотел посылать нас на поиски, — вставил кто-то из разведчиков.

— А что же ты главного не говоришь? — попенял Гурбан. — Там ведь вот еще что: когда старший лейтенант проглядывал наши документы, спросил: «Вы разложили костры?» Старшина отвечает: «Так точно, мы». — «А кто еще с вами был?» — «Никого, товарищ старший лейтенант». — «Зачем же вам двоим понадобилось столько костров?» — «Да костер-то мы один вздули, только он шибко разгорелся, мы и поразбрасывали горящие головешки». Вот так фокус — старший лейтенант даже присвистнул.

— А ведь нашему командиру батареи передали благодарность по телефону — за находчивость. За то, что догадались послать разведчиков и разложить ложные отвлекающие костры. Сам комдив звонил.

Вызвали огонь на себя и тем спасли танковую бригаду от артналета. А наш комбат знать ничего не знает и просил меня выяснить — что за часть. Вот вернусь и доложу ему, что это были вы с бронепоезда «Котовский».

Тут Гурбан закашлялся и замолчал.

— Так вас теперь наградят? — спросил кто-то.

— Помолчи уж, чудило, — проговорил старшина. — Мы ж не по храбрости то дело сделали, а так, случайно. Кого же тут награждать? Разве что головешки, — усмехнулся он.

Оцените статью
Исторический документ
Добавить комментарий