Экипаж в борьбе со льдом

В 2 часа 10 минут тридцатого декабря «Гордый» снялся с якоря, оставив защищенную от ветра бухту. При выходе в открытое море эсминец начал крениться с борта на борт, изредка зарываясь носом в волны. Шомраков оглянулся на кренометр и заметил, как стрелка шарахнулась вправо, достигла сорока градусов. Затем она медленно отошла и остановилась где-то на тридцати. «Этого еще не хватало»,— подумал Шомраков.

— Прямо руль! — крикнул он рулевому.

И вновь глаза командира впились в кренометр, стрелка которого указывала тридцать градусов крена. С постоянным креном корабль шел около трех минут. Затем корпус начал выравниваться.

— Командир БЧ-V, в чем дело? — кричал по телефону Красницкий.

— Да тут…— замялся Дергачев.— В общем, принимаем воду в цистерны.

Оказалось, что до этого свободные цистерны были затоплены не полностью.

…В третьем кубрике царил полумрак, горело только ночное освещение. Несколько краснофлотцев, плохо переносивших качку, лежали в койках с закрытыми глазами. Они тревожно прислушивались, как бесновались за бортом волны, как сильные удары сотрясали корабль и стонала от натуги прочная бортовая сталь. По палубе в такт раскачиванию корабля от борта к борту с неприятным раздражающим журчанием переливалась забортная вода, невесть откуда поступавшая в кубрик. Она таскала за собой чьи-то рабочие ботинки с толстыми кожаными шнурками. В дальнем углу в воде сиротливо лежал раскладной стул с намокшим брезентовым сиденьем, плавала мыльница. Дневальный по кубрику старший краснофлотец Афанасий Собко, бледный, укачавшийся, чертыхаясь, делал попытки вычерпать воду ведром. Но меньше ее не становилось.

В это время в кубрик спустился дежурный электрик старшина второй статьи Михаил Раскин, как всегда сосредоточенный и немногословный. За ним худолицый, тощий старшина электромоторной группы Анатолий Епифанов.

— Электрики, корабль заливает,— сказал Раскин.— На верхней палубе не задраены вентиляционные раструбы и грибки. Кто пойдет с нами?

— Вот, а я дурак мучаюсь без дела,— сказал Петр Цыганенко.— Пойдем, товарищ старшина.

— И я пойду, — поднялся Костя Дубинин. За ними, молча, встал неторопливый Нил Бойков.

Огромные валы черной воды вскидывали корабль так стремительно, что тело вдавливалось в палубу. В момент взлета море исчезло, и кругом было только черное непроглядное небо. После взлета эсминец с размаху валился в пропасть. Ноги сами отрывались от палубы, и собственное тело казалось пушинкой. Волны нависали над кораблем, словно скалы в ущельях. Вода стеной вставала впереди, горами валилась на борта, только над самой головой различался купол неба. Острый нос эсминца врезался в черную волну и до самого ходового Мостика покрывался водоворотами. Они неслись по палубе, подхватывая все на своем пути.

Когда Дубинин увидел первую волну, покатившуюся на него, он оцепенел, но успел оторваться от надстройки и проворно вскочить в коридор, захлопнуть

— Ну, как там? — опросил Цыганенко.

— Жутко, — ответил Дубинин и зябко передернулся.

Волна с грохотом проскочила, и они опять открыли дверь. Не отрываясь от надстройки, вдвоем на ощупь дошли до первых раструбов, сделали по одному повороту маховиков. Новая водяная стена выросла перед ними.

Они едва успели примчаться к дверям. Волна догнала их и ледянящим языком ударила по ногам. Смельчаки переждали пока схлынет водяной поток и опять поспешили на палубу, все дальше и дальше отходя от дверей. Стоявшие на страховке Епифанов осторожно потравливали страховочные концы и быстро выбирали их, когда моряки бежали назад. Потом до дверей стало бегать далеко, и они укрывались от волн в башне первого орудия. Одежда давно промокла, в сапогах хлюпала вода, от холода не попадал зуб на зуб, но они не бросили работу, пока не задраили все раструбы и грибки. Поступление воды в корпус корабля прекратилось.

— Новогодняя купель,— сострил Цыганенко, спустившись в кубрик и снимая мокрые сапоги.

— Сколько там баллов? — спросил Собко.

— Сколько? — переспросил Дубинин.— Баллов десять—одиннадцать. Во всяком случае, я такого шторма еще не видел.

Старпом дал сигнал колоколами громкого боя.

Краснофлотцам объяснили задачу. Они натягивали шинели, выходили на палубу, придерживаясь за надстройки. Ветер обжигал лица, мороз хватал за руки, по верхней палубе гуляла вода. Укрываясь за надстройками, люди группами ожидали, когда боцмана принесут ломики, лопаты и концы для страховки.

— Почему стоим, братцы?— спросил Носиков.

— А чем колоть-то, товарищ комиссар? Зубами его не угрызешь.

— Сами поразмыслите, что на корабле можно взять.

— Вымбовки, братцы. Их два комплекта.

— Боцман голову оторвет.

— Взять вымбовки, я разрешаю,— поддержал комиссар.

— Ну пошли.

Краснофлотцы полезли на надстройки.

Стук пошел по всему кораблю. Вооруженные ломами, топорами, вымбовками, струбцинами для зажимания пластырей, краснофлотцы боролись со льдом. Он поддавался медленно, крошился, отскакивая мелкими голубоватыми осколками.

— Посмотрите на мачту, ребята. Реи-то, словно бревна, рухнут скоро.

— А антенны вот-вот оборвутся, можем связь потерять,— прибавил высокий радист Аркадий Булах.

— Залезть туда надо, иначе труба антеннам.

— Черт туда полезет по такому льду.

— Почему черт? — сказал Борзов, дуя на окоченевшие руки.— Что, я уже на черта похож?

— Да ты что, Аркадий? Аль тебе жизнь надоела?— остановил его Лыков.

Краснофлотцы прекратили работу, смотрели на мачту, бросали реплики.

— О чем шум? — спросил комиссар, подходя к морякам.

— Да вот Борзов на мачту хочет лезть.

— На мачту? — Петр Сергеевич, придержав шапку, взглянул вверх.— Рискованно это. Чрезвычайно рискованно.

— Разрешите, товарищ комиссар? — Борзов снял шинель и остался только в фуфайке.

— Ну что ж, попробуй. Но так просто нельзя: нужна страховка. Ну-ка, Грязева сюда.

Старшина второй статьи Грязев подошел с длинным прочным шкертом. Он обвязал Борзова и с трудом перекинул конец через обледенелую рею. Коротким линьком Борзов привязал к себе топор, засунул за пояс небольшой шест, забрался на площадку и подошел к мачте. Несколькими ударами топора он отбил лед с узких нижних ступенек, ведущих на мачту, и сделал первые два шага вверх. Затем топор стучал еще и еще, и Борзов осторожно делал по одному шагу. Сильный ветер обжигал лицо, задирал фуфайку, но Аркадий не мог одернуть ее.

Только временами, изловчившись, он коротким движением смахивал с лица брызги соленой воды. Мачта кренилась то влево, то вправо, Аркадий крепче обхватывал ее обеими руками, прижимаясь к ней всем телом. Комиссар с двумя краснофлотцами держал страховочный конец. Борзов добрался до реи, подтянулся, чтобы лечь на нее грудью, но в это время корабль сильно зарылся носом. Огромная волна, подхваченная ветром, вздыбилась над палубой, сильно толкнула корабль и полетела к корме. Она с ног до головы окатила стоявших на палубе. Люди невольно втянули головы в плечи, схватившись за надстройки. И никто не заметил, как Борзов от этого толчка поскользнулся, ноги его потеряли опору и сорвались с узких обледенелых ступенек. Страховочный конец в руках моряков дернулся, пошел вверх.

— Держи! —крикнул Грязев.

Комиссар поднял голову и увидел повисшего на одной руке Борзова. Краснофлотцы всем телом налегли на веревку. Аркадий тщетно пытался нащупать ногами узкую ступеньку на мачте. Конец медленно потянули. Когда вторая рука достала до реи, Борзов влез на нее и теперь уже закрепился как следует. Подняв правую руку, он начал стучать шестом по напряженно повисшей антенне. Она гудела и тяжело раскачивалась. Лед медленно откалывался, с грохотом падая на палубу. Борзов очистил антенну и осторожно спустился вниз. Только теперь он почувствовал, как сильно болели у него плечи, увидел побелевшие пальцы рук. Пытался что-то сказать, но не смог пошевелить губами.

— Да ты ить пальцы отморозил! — испуганно крикнул Лыков и потащил Борзова в санчасть.

Авралы пришлось играть еще трижды. Экипаж в борьбе со льдом и штормом выбивался из сил. Катастрофически таяли запасы мазута, на исходе были продукты и пресная вода. Крен корабля приближался к критическому. В кубриках постепенно умолкали шутки. Корабль, тяжело переваливаясь с борта на борт, одиноко барахтался в ошалелом зимнем море.

— Слева тридцать большое ледяное поле,— доложил сигнальщик Иванов.

— Есть! — равнодушно ответил вахтенный.— Товарищ командир, ледяное поле.

Шомраков вскинул к глазам бинокль, несколько минут рассматривал белевший на фоне взбесившейся воды лед. Опустил бинокль, задумался, потом скомандовал:

— Лево руля, курс на льдину.

По трансляции он предупредил экипаж, что корабль входит в лед. Аврал. Команда скалывает лед. Но удара никто не почувствовал. Только вдруг заметно снизилась скорость да неприятно заскрежетали льдины о корпус. «Гордый» врезался в ледяное поле и остановился. Качка прекратилась, корабль перестало заливать. Это было спасение. Весь экипаж вновь вышел на борьбу со льдом. Котельные машинисты вывели паровой шланг и начали сбивать лед паром. Стук по кораблю разносился беспрерывно. Часть льда удалось сколоть, крен уменьшился.

Шомраков осторожно вывел эсминец на чистую воду, где по-прежнему свирепствовал шторм. Обледенение продолжалось. До огражденной части Либавского порта уже было недалеко, но на пути вновь встал лед. Он так мощно сковал вход в гавань, что «Гордый» не смог пробиться. Ему навстречу выслали ледокольный буксир, но и он застрял во льдах. Тогда на лед спустились корабельные подрывники — командир БЧ-III старший лейтенант Хохлов, главный старшина Буенков и несколько краснофлотцев. Взрывами они пробили кораблю путь в гавань.

Когда «Гордый» вошел в узкий Либавский канал, трудно было узнать привычные контуры эскадренного миноносца. Это была сплошная ледяная глыба.

А через трое суток опять ушли в Таллин.