Вечером двадцать четвертого сентября командир корабля объявил, что завтра «Гордому» предстоит переход в Ленинград, чтобы занять отведенную ему артиллерийскую позицию.
Стояла темная и на редкость теплая балтийская ночь. Самым малым ходом «Гордый» вышел на фарватер и лег на ленинградский створ. Где-то на подступах к городу гремел бой. Прожекторы неторопливо ощупывали небо. Справа, в районе Стрельны, бухали орудия, зло переругивались пулеметы. На ходовом мостике и верхних боевых постах люди чувствовали себя напряженно. В полной боевой готовности находились артиллеристы. Но переход прошел спокойно.
«Гордый» ошвартовался и несколько дней простоял у Балтийского завода. Группа лейтенанта Патрикеева по-прежнему занималась отладкой приборов управления артстрельбой, электрики заканчивали ремонт своего оборудования.
Третьего октября Ефет и Лященко осторожно провели корабль по Неве еще выше. «Гордый» бросил якорь против церкви Ново-Саратовской колонии. Расторопный Сергей Патрикеев к утру оборудовал на колокольне корректировочный пункт. Там надолго обосновались сам Патрикеев, дальномерщики Якубин и Ипатов, сигнальщик Смирнов и радист Чулков. Несколько часов они вели наблюдение за передовыми позициями противника, засекли несколько его батарей, и во второй половине дня «Гордый» провел четыре огневых налета. Батареи противника замолчали.
В эти дни под Ленинградом готовилось наступление наших войск и форсирование Невы. «Гордый» вместе с другими кораблями получил задание нанести удар по тылам противника, чтобы воспрепятствовать подтягиванию свежих сил и техники. Корректировочный пост Патрикеева, оставив обжитое место на колокольне, выдвинулся на передовую позицию села Ивановское.
— Посмотрим, какие цели подберет нам командир группы на передовой, — укладываясь на рундук, сказал здоровенный Николай Хохлов.
— Наш командир головастый, умеет оценить позицию, — заявил Иван Иванов.
— Мне нравится в Сергее Павловиче, что он никогда не кричит, — добавил Николай Рожков — крупноголовый, глазастый дальномерщик. — Он только посмотрит и как-то становится не по себе.
— А мне по душе его поговорка: «Отечество нас не забудет», — сказал Анатолий Богданов.
Громко топая замерзшими ботинками, по трапу в кубрик спустился Степан Татевосьян. Он стоял на вахте, изрядно замерз. Услышав разговоры, поднял голову.
— Почему болтаете? Пока фрицы молчат, надо дрыхнуть, а то они быстро нам подъем устроят.
Сказал и как в воду глядел. Только электрики уснули, как по кораблю раздался сигнал боевой тревоги. Краснофлотцы вскочили с коек, в полутьме торопливо одевались, бежали на боевые посты. Татевосьян тревогу проспал, его разбудил дневальный. Степан вскочил последним, сунул ноги в стоявшие около койки ботинки и, не зашнуровывая их, побежал на боевой пост. Правый как-то необычно болтался на ноге. Уже на боевом посту Степан разглядел, что оба оказались левыми, причем один огромный. Кто-то, видимо, второпях надел не свой.
Огневой налет на позиции противника продолжался минут сорок. А когда после отбоя тревоги Татевосьян пришел в кубрик— там все валились от хохота. Разъяренный Хохлов стоял посреди кубрика, держа в руках маленький ботинок со смятым задником, отыскивая того злоумышленника, который подсунул ему два правых.
— Ага, вот он! — выкрикнул Хохлов, увидев Татевосьяна. — Татьянка, ты зачем это утащил мою обувь?
Татевосьян поднял на Хохлова смеющиеся глаза.
— Видали, какой ухарь — оставил мне два левых ботинка и еще и обвиняет.
Опять взрыв хохота прокатился по кубрику.
— Я?—ударил себя в грудь Хохлов. — Зачем мне нужен этот твой недомерок?
— Да ты что? — возмутился Степан.
А краснофлотцы от смеха хватались за животы. Теперь уже не Хохлов наступал, а Татевосьян.
— Испортил мне туфли своей лапищей, а я виноват,— возмущался Степан.— На тебя еще надо пожаловаться интенданту, чтобы с тебя деньги высчитал за порчу имущества. Возьми свой сорок десятый. — Татевосьян тряхнул ногой, и огромный ботинок, перевернувшись в воздухе, шлепнулся на палубу.
Наконец группа управления утихла, улеглась. А через час — опять тревога, стрельба.
И так в течение нескольких суток.
Фашисты нащупали «Гордый» и провели несколько артиллерийских и минометных налетов. Но как только начинался обстрел, эсминец немедленно снимался с якоря и уходил по Неве. Лишь один раз фашистским артиллеристам удалось положить снаряд рядом с кораблем. Он разорвался по правому борту.
Артиллерийский налет был неожиданным и коротким. Очень маленький осколок попал Якубину в висок, сразив опытного дальномерщика. Тяжелое ранение получил Щетина. В дизельной был разбит электрощит. Раненый моторист Гордеев нашел в себе силы запустить второй дизель и только после этого присел на палубу.
После налета Ефет провел корабль еще выше по Неве и облюбовал место для огневой позиции у мыса Святки. Наши части, форсировавшие Неву, начали расширять маленький плацдарм. Фашистские войска яростно отбивались. Им на помощь по хорошо укатанной дороге спешила колонна танков. Это заметил дальномерщик Николай Рожков, доложил командиру. Ефет поставил задачу разгромить танковую колонну.
Первые залпы, посланные орудиями главного калибра, вздыбили мерзлую землю перед танками. А затем на головы танкистов обрушился тяжелый огневой шквал. Дальномерщики Рожков, Тимошенко, Соляник наблюдали, как загорались машины, в панике разбегались танкисты, жирный, маслянистый дым стлался по земле. Когда стрельба была закончена, командир корабля Ефет осмотрел поле боя в стереотрубу.
Дорога, где недавно шли танки, зияла черными воронками, дымились обгоревшие коробки, некоторые машины были перевернуты, уткнулись стволами орудий в землю. Вокруг танков чернели трупы. В тот день командир объявил благодарность артиллеристам Шульге, Устинову, Трошину, Харитонову, Бордунову, артиллерийским электрикам Иванову, Чучину, Лыкову и Татевосьяну. Было отмечено высокое мастерство старшего лейтенанта Дутикова и лейтенанта Патрикеева.
В осажденном Ленинграде чувствовалось приближение зимы. Томительными были длинные холодные ночи. Иней украсил деревья, осел на провисших корабельных антеннах. В кубриках и каютах «Гордого» было сыро и неуютно. На корабле строго экономили топливо, электричество, продовольствие. Но боевая жизнь шла своим чередом. Проводились политические занятия и тренировки на боевых постах, беседы о положении на фронтах. На смену убитым и раненым пришли новые люди.