02.10.42 г. «Ох, как они тут наворочали, сволочи!» — горестно вздыхает кто-то из пожилых солдат, оглядываясь по сторонам. Все перебито и сожжено вокруг. У дороги глубокие воронки от вражеских авиабомб.
Получен первый фронтовой приказ: скрытно совершить марш под город Белый и сосредоточиться в районе деревни Алферово. Срок — пять суток. А до деревни — двести километров..
03.10.42 г. Ночь. Дождь. Непроглядная мокрая темень. Где-то вдалеке глухо и натужно ухают пушки.
— Подтянись! — то и дело раздаются требовательные команды.— Шире шаг!
Лесная дорога изрезана канавами, измята гусеницами танков, колесами пушек и автомашин. Идти тяжело. Полная боевая выкладка. Минометчики несут минометы, расчлененные на три части, лотки с минами, карабины,- противогазы, вещмешки, особый вес в которых имеет бое-комплект — сто двадцать патронов.
Тяжело минометчикам.
А пулеметчикам каково? А истребителям танков с их тяжелыми длинноствольными ружьями? Да и стрелок- пехотинец — «царь полей» — нагружен основательно: винтовка, вещмешок, патроны, гранаты — две осколочные и две противотанковые, каска, саперная лопата, противогаз.
Вчера боец-минометчик в изнеможении повалился на мокрую жухлую траву у дороги.
— Крепись, миленький! —- подбежала к нему Катя Заиграева, помогла подняться.— Крепись! — Она взяла у бойца винтовку, пошла рядом.
Привели нас на лесную опушку и сказали:
— Располагайтесь
Ставим палатки, копаем землянки и щели для укрытия от бомб и снарядов. Все подразделения выделили половину своего состава помогать саперам прокладывать дорогу-лежневку через заболоченный лес. Тылы наши отстали. Машины вязнут в грязи. Плохо с питанием. Фашисты бомбили лес. Одна бомба попала прямо в блиндаж комендантского взвода.
Получаем теплое обмундирование. Все рвутся в бой.
Я уже несколько раз ходила в политотдел дивизии, просила перевести меня в стрелковую роту. Не могу я в санроте. Не мое это дело. И перед ребятами своими чувствую себя как-то неловко. Звала, мол, в бой, а сама в санитарки определилась.
Все завидуем снайперам: боевой счет мести они уже открыли. Ночами ребята выдвигаются на «нейтралку» и, хорошо замаскировавшись, подкарауливают фашистов. Я надоедаю командиру снайперской роты старшему лейтенанту Алексею Шулешко, прошу и мне разрешить хотя бы разок сходить с бойцами на задание. Как я стреляю, он знает.
…Мы залегли на дно ямы, устлав ее лапами елок, и стали ждать утра. Я не мерзла, хотя на рассвете похолодало, нервничала, боясь осрамиться перед моими учителями. Бобров лежал рядом не шевелясь и как будто не дыша.
Вот помаленьку развиднелось, и я в каких-нибудь двухстах метрах от себя увидела немецкие окопы, охватившие полукольцом в редком лесочке разрушенную деревеньку.
Лежим, ждем. В глазах у меня рябит — снежок повалил реденькими мягкими хлопьями. Я боюсь пошевелиться. Бобров и так уж раз сердито покосился на меня, когда я стала укладываться на другой бок и подо мной звонко хрустнула сухая ветка. А тут ещё кашель на меня навалился как на зло. Я тужусь изо всех сил, стараюсь перетерпеть, зажимаю рот ладонью.
— Ешь снег, — шепчет Бобров.
Только я успела побороть кашель, как из блиндажа вылез солдат в распахнутой шинели и, зябко поеживаясь, стал застегиваться, воротник поднял. Я инстинктивно припала к винтовке, но выстрелить не успела: Бобров тронул меня за плечо.
Послышалось звяканье пустых котелков. Выполз второй фашист в куцей шинелишке. Котелки у него были нанизаны на палку. За завтраком, значит, оба нацелились. Мои наставники дали им отойти от блиндажа метров на двадцать и выстрелили почти одновременно. Оба фашиста распластались на снегу.
Тотчас над головами зашелестели наши мины, ложась возле блиндажа. О прикрытии огнем в целях нашей маскировки было установлено заранее.
Гитлеровцы открыли ответный огонь. Рассыпал частую дробь крупнокалиберный пулемет, злобно затявкали скорострельные пушки. Поднялась бешеная стрельба с обеих сторон. У меня было такое ощущение, словно с гор сыплются камни, сшибаясь и дробясь. Потом, как по команде, все стихло.
— Следующий мой! — решительно прошептала я, припав к уху Боброва. Он кивнул, улыбнулся одними глазами.
Никого не видать! Бобров уже несколько раз толкал предостерегающе меня под бок: не высовывайся! Час проходит, второй, третий. Фашисты лениво постреливают.
И вдруг за холмом из землянки фашист вылез. Это далеко, в глубине их обороны. Связист. На плече моток красного кабеля. Должно быть, где-то линию связи порвало. Оптический прицел, как бинокль, приближает фашиста. Я хорошо вижу помятое, заспанное лицо. Да он же, гад, пьянехонек! Ноги не держат.
Винтовка у меня ходуном ходит. В прицеле то голова, то ноги. Я боюсь промахнуться и злюсь, ругая себя. Как глупо у меня получается, будто на первых стрельбах: только начну на спусковой крючок нажимать— не хватает дыхания, вздохну — цель потеряю. А фашист постоял, постоял и скользнул в ход сообщения. Ну надо же!..
Я скриплю зубами от злости: хорош снайпер. Разиня ты, разиня. На Боброва не смею взглянуть. Он добродушно усмехается.
— Выползет, — тихонько шепчет он мне.— Приказ-то выполнять надо.
Бобров не ошибся. Минут через десять «мой» фашист показался снова. Ах, вот, значит, почему он вернулся в землянку: холодно ему показалось! Вместо шинели на-пялил длиннополую овчинную шубу, должно быть, снятую с какого-нибудь деревенского деда.
По добру бы надо было дать ему отойти подальше от хода сообщения и тогда бы уж бить наверняка, но у меня не хватило терпения. На этот раз я быстро поймала его в перекрестие прицела и плавно нажала на спусковой крючок. Фашист рухнул вниз лицом, будто его стукнули по затылку. Если бы не Бобров, я, наверное, высунулась бы из воронки, чтобы еще раз удостовериться в результатах моего выстрела. Схватив за плечи, он с силой тиснул меня на дно воронки.
Раздались встревоженные голоса, из окопа выползли двое солдат, ухватили убитого за шубу и проворно задернули в окоп. Винтовка у Боброва была наготове, но он не стал стрелять. Хитер таежник! Обнаружить себя не хочет. И Федоров тоже не выстрелил: сейчас наверняка из каждой щели десятки глаз вглядываются в заснеженный редкий лесок, стараясь угадать, откуда ведется огонь.
А над нами свистят и вжикают пули. Под обстрелом я в полной мере оценила нашу засаду. Немцы бьют по передней кромке леса, а мы лежим у них сбоку, на фланге, которой они считают вполне безопасным. Линия обороны здесь делает большой изгиб, обходя топкое болото, не замерзающее даже зимой. Ну и мудрые же мои наставники! Все взвесили, продумали, очевидно, не раз и не два ставя себя на место врага.
«Зорька» наша на этом закончилась. Больше немцы не показывались. Днем пригрело солнце, и мы по переменке вздремнули. Перед самым нашим уходом Бобров выстрелил по огоньку папиросы. Кто-то ойкнул. Огонек пропал.
К своим мы вернулись уже ночью, и Бобров вырезал первую зарубку на ложе моей снайперской винтовки. Винтовку эту закрепили за мной.
Готовимся наступать. Нам до зарезу нужен «язык». Да не солдат — офицер. «Желательно штабной», — сказал командир полка. Охотников пойти за «языком» много. Командование останавливает свой выбор на Саше Елшине.
Саша попросил дать ему для выполнения задания Бориса Григорьева и Николая Фомина. Этим ребятам было тогда по восемнадцати лет.
День проходит, второй, третий… А ребят нет. Но через линию фронта перебрались они незамеченными. Сопровождавшие их до вражеских окопов саперы не слышали никакого шума. Может, на засаду нарвались?..
Появились разведчики на исходе четвертых суток. На лыжах, скрепленных дощечками, лежал здоровенный фашист, обмотанный кабелем, как сердечник трансформатора.
Фашиста развязали, дали ему размяться и согреться. Это был упитанный, холеный детина лет двадцати восьми, оберлейтенант с Железным крестом на груди.
— За что? — спросил переводчик.
— Дюнкерк, — расправил плечи фашист.
Он довольно сносно говорил по-русски. Вопреки нашим ожиданиям охотно отвечал на вопросы командиров, видимо, считая, что это не принесет вермахту особого вреда. Он оказался оперативным работником штаба. На Восточный фронт его направили из Франции.
— Кто командует вашим полком?
— Подполковник Рюдерер.
Я вздрогнула. Рюдерер! Это тот самый палач, солдаты которого зверски замучили и казнили Зою Космодемьянскую. Вот с кем нам предстоит сразиться.
