В настоящее время во Франции вообще большой спрос на рабочих, и получить работу не трудно, ибо той безработицы и застоя, какими томятся другие страны, здесь нет, и тысячи русских, поляков, чехов все новыми и новыми партиями едут сюда. В местных газетах такого, например, промышленного центра, как Лион, всюду печатаются многочисленные объявления о найме рабочих всех видов и ремесел и просто рабочих. Лучше других платят на заводе Рено (Париж, автомобили), где плата начинается не ниже 22 франков в день, но, разумеется, чуть ли не вся эта сумма уходит на насущную жизнь одиночки рабочего вследствие столичной дороговизны. В провинции платят меньше, но и жизнь здесь много дешевле. Особенно хорошо платят в г. Кнютанж, в Эльзасе, но у меня там нет знакомых, да я поэтому остаюсь на заводе Крезо.
Опишу свои новые переживания, благо за это время я успел пройти кой-какой стаж.
Смазчиком и стрелочником я был всего неделю. Затем случайно попал на выплавку стали (случай здесь подлинное Его Величество!), и я быстро стал повышаться в заработной плате на 15, 16, 17 и 18 франков в день. А теперь, работая на литье стали, я, через три недели после прибытия на завод, получаю 19 франков.
Но ведь литье стали это не работа, это — сам ад!.. Вообрази, милый: стою я в специальном несгораемом костюме, в Длинных, до плеч, асбестовых перчатках, и в расстоянии от меня, из огромной, с комнату, бочищи бешено шипит нестерпимо палящая и ослепительная струя стали. Кипит, гудит, палит и брызжется мириадами искр, уколами своими прожигающих «несгораемый костюм».
С боков, сзади, сверху носятся и рычат мощные краны, лебедки, перенося и укладывая около гигантские раскаленные плиты и болванки. Жар нестерпимый, но даже его забываешь из-за более грозной опасности. Кругом грохот маневрирующих составов, потрясающие удары молота, визг пил и зубил, завывания сирен, лязг и звон. Я еще тогда работал в крепких солдатских ботинках (купил), но капли стали, попадая на ноги, мгновенно пронизывали кожу сапога, а под нею начинали тлеть носки. Вот и трешь нога о ногу, стремясь потушить «внутренний» пожар, но не смеешь оставить рукоятки рычага, регулирующего литье.
Пришлось мне, чтобы не спалить вовсе ни волос, ни ног, купить гнусную каскетку (шапочку) и еще более гнусные, дубинные «сабо». Вот уж подлинно преподлое приспособление для истязания собственных ног!.. Купил я и стал носить эти бревно-ботинки (восемь с половиной франков) и чувствовал себя в них не то как лошадь со шпатом, не то как корова в лакированных дамских туфлях. Бедные мои ноги отчаянно вопили всеми своими прежестокими мозолями на подъеме, и я ходил, спотыкаясь, падая и проклиная и французов, и окаянные «сабо», и нескончаемые ушибы свои, и свирепые мозоли. А тут тебе ежеминутно со всех сторон: «Attention! Gardervous!» Шарахаешься, ковыляешь, и где уж тут раздумывать о своих вопящих мозолях, когда грозит совсем худое.
Как раз на днях радом со мною работал несчастный француз, молодой и привычный. Надо было ему снять с только что налитой формы ванну — «panier», и он стал своею ногою, обутой в «сабо», на край формы. Да только от жара поторопился, а нога и скользни и ухни в белое кипение и погрузись до колена!.. Хоть он в то же мгновенье вытащил ногу, но она уже вся горела до живота, и с нее валились клочья кожи, куски горелого мяса, сгустки зажаренной крови. У-хх!
Несчастный даже не кричал, а только тяжко отдувался. Нога его погибла, и ее ему отрежут, потому что осталась всего лишь кость.
Но все ж поганое «сабо» единственно пригодно для нашей работы — вот уж подлинно в воде не тонет, в огне не горит. И я теперь спокойно ставлю ногу в «сабо» на белую, еще шипящую плиту, плюю на нее, окаянную, и благодушно взираю, как по поленно-изящному «сабо» вмиг забегают веселые синие огоньки, как оно даже все вспыхнет. А ноге хоть бы что N’import! (не беда!), как говорят французы.
Или приходится работать в той же гигантской бочке, уже через час после отливки, когда она, подлая, вся еще шипит и курится. Шлак хоть и застыл, но еще мягкий. Вот вскочишь в такую преисподнюю, дашь десять ударов мотыгой по кирпичной пробке, которую надо выбить, да и выскочишь вовсе ошалелый, не взвидя света и залитый потом.
французы, черти, смеются, подмигивают: «Л fait chard?» (Жарко?)
— Не столь «chard», — отвечаю, — как то, что «dans се ventre l’air est bien gate» (в этом брюхе воздух здорово испорчен).
Хохочут, черномазые, говорят, что остроумное сравнение. А тут тебе не до сравнения, но подика, выбивай эту подлую пробку, которая брызжется искрами и палящими осколками, а подается лишь после 70-100 ударов.
Или тоже недавнее испытание: стою у литья, но в другой роли, и вот передо мной француз лезет к самой струе кипящей стали взять «пробу». Для этого имеется специальный чугунный жбан, пуда в два весом, а когда в него налита сталь, то потянет и все четыре. И вот француз сдвигает кепку пониже, лезет вплотную к адскому фонтану и подставляет жбан. А потом осторожно, чтоб не разлить из него, подымает всю эту дьяволову чашу и, уже не обращая внимания на жар, а лишь кряхтя и сгибаясь, быстро несет в сторону.
Хоть я душевно и подготовился, но как подали мне команду «Allez!» (Иди!), я почувствовал, что дело не в простом выполнении задачи. Вижу, догадываюсь, что все французишки настороженно глазеют, как-де справится с тяжелой работой русский интеллигент, — благо и не все рабочие, даже старые и привычные, справляются с нею. Да и самое-то «Allez!» буквально цирковое: «А ну-ка, покажи свой номер!»
Тут меня выручает только самолюбие. Хоть нет ни сноровки, ни тем более привычной силы, но я лезу с мыслью, что неужели ж я не справлюсь с тем, что так или иначе выполнил предо мной француз?.. И, слава тебе, Господи, справляюсь, выношу да и не проливаю. Очевидно — хорошо, потому что французы одобрительно ухмыляются, скалят зубы — и тут же с любезностью: «Esttil lourd?» (Тяжело?).
— Lourd! Lourd! Остолопы вы этакие! — кричу я им и внятно по-русски добавляю: — По три таких огневых фонтана вам каждому пониже поясницы!..
— Que c’est que се? (Что?) — переспрашивают.
И я уже благодушно, отдыхая, сыплю им, не поясняя заинтересовавшего их круглого русского слова.
Шеф определенно доволен мной и на днях брякнул мне: «Л faut (нужно), чтобы вы прошли через все работы, как я, чтобы стать шефом».
Очевидно, он полагал восхитить меня предельно желанной мечтой. Вот бы я, после всех тех положений, какие прежде занимал, размечтался бы на склоне лет достигнуть волшебного поста — шефа на заводе. А шеф на заводе то же, что у нас фельдфебель в роте. Я ему буквально ответил:
«Merci-c! Тронут!..»
Как я тебе писал, при той скромной жизни, которую я здесь веду, я трачу не более 6 франков в день на пищу и квартиру, и я определенно надеюсь кое-что здесь собрать и подработать. Неприятно лишь, что приходится тратиться на обувь, ибо «сабо» все же быстро изнашивается, и вообще одежда буквально горит. Ну, да ведь без трат невозможно.
Завод Крезо полон, русских масса, и новые партии из Сербии направляются уже не к нам, а в Северную Францию. По общим отзывам, открывшееся в Белграде второе вербовочное бюро действует много аккуратнее и заботливее, чем «Технопомощь» генерала Потоцкого.
Ну, пока довольно. Будь здоров.
Похожие записи:
Почему во Франции едят лягушек?
Сколько концентрационных лагерей было во Франции
Национальные герои Франции
Отношение Франции к своим бывшим колониям
Переписка казака с родителями, умирающими от голода 1933 год
Письмо казака за границу 1926 года
Режим Виши во Франции
Как изменили нашу жизнь древние натуфийцы