«Все те, которые принимали участие в «гражданской» войне и вернулись из эмиграции (начиная с 1921 года и кончая включительно 1932 г.), ликвидированы или сосланы в Сибирь и Соловки. Дети эмигрантов лишены всяких прав гражданина, причислены к лишенцам, и им не дают никакой работы в союзе республик. Все мы босые, голодные и раздетые, хлеб у нас забирают вчистую, а дают только полфунта муки на душу. Что делается — это просто ужас. Письма пиши короткие, иначе огонь горит ужасный… Дела, брат, плохи. Брата убили, а дядя бежал неизвестно куда».
С Кубани, зима тридцать второго—тридцать третьего года. От сестры: «Дорогой братец, мы пока живы и здоровы, но у нас все забрали — пшеницу и весь скот. Больше, чем в 200 дворах, в один день поднялся плач с утра до вечера, как будто в каждом доме умер человек. Волос дыбом становился, плакали те, у кого забрали, и плакали те, за которыми была очередь. Некоторые говорили: наверно, пришел свету конец… Но это все прошло, хотя и остались без куска хлеба и в слезах.
Наступает церковный праздник 12 октября — Казанской иконы Божией матери. Зазвонили в церкви в колокол, народ начал приходить в церковь, но безбожники поспешили остановить колокольный звон, взяли топоры и пилы и полезли на церковь, начали снимать главы и кресты и сбрасывать вниз.
Тому же адресату — от матери: «Дорогой сынок, мы уже старые и наверно нам не придется больше видеть вас, а потому просим тебя, нельзя ли через Американский Красный Крест уехать к вам, за границу. Ведь мы совсем пропащие люди у нас есть нечего, да и сеять нечего, и не на чем пахать. Ходят девчата и подростки за Армавир, больше ста верст, где находятся большевистские колхозы, и там собирают зерно по полям и приносят домой. Первое время удавалось, потом начали разгонять плетями. Когда приносили кукурузу, варили И ели, а часть оставляли на семена. Копали огороды и садили…»
От нее же: «Пришли милиционеры и заявили нам, чтобы готовились с отцом на высылку. Пригнали еще пять семей, с которыми мы должны вместе выселяться. Дали сроку неделю. Через неделю, в субботу, приходят и говорят: «Вы по своей старости остаетесь, но через три часа освободите дом». Мы взяли свои вещи и пошли к своей дочери. Дочь, конечно, нас со слезами встретила, наплакались вдоволь и примирились.
Через три дня, смотрим, приходит милиционер, вручает повестку на 50 руб. продналога. Отец говорит: «Откуда я возьму, меня же всего три дня, как из дома выгнали». Он отвечает: «Я ничего не знаю, где хотишь, там и возьми». Опять плач. Ну, утром посоветовались, и отец ушел пешки на Черный берег, в село. Там работают сын и зять на каменоломне. Говорит, заработаю 50 руб. и уплачу продналог».
От сестры: «Папашу и брата нашего Петра арестовали и пригнали в станицу. У отца нашего не было документа, а у брата был просрочен. Три дня подержали. Брату переменили документы, он уехал обратно, а отец заболел…»
От нее же: «Папаша наш умер… Брат Петро приезжал проведать отца. Только он в дом зашел, его сейчас же арестовали и допрашивали целых три дня, зачем он приехал. Он говорит: «Отца приехал проведать, он лежит при смерти». «А кто тебя уведомил, что отец больной?»
Дорогой братец, у нас не было досок на гроб, но я пошла в отцовский дом и попросила двери с амбара. Спасибо, человек был хороший, что стоял в доме, что дал двери с амбара. И похоронили мы своего папашу. Кто был, все плакали, что скоро и за нами очередь придет. Скоро потому, что ни куска хлеба нет в доме.
А сестра М. жила в лесу со своим мужем и с семейством. Было у них всего, сейчас большевики узнали и забрали все до зерна, даже тыквы и картофель на подводах увезли… Вот какая у нас жизнь».
От матери: «Дорогой сынок, я сейчас осталась одна, не к кому головушку приклонить, хожу голодная от одной дочери к другой, но ведь и у них тоже нет ни куска хлеба. Попросила я сыночка Петра, чтобы он мне помог. Он, спасибо ему, через несколько дней прислал мне 200 руб., но я только расписалась, мне их не выдали, негодяи. Что я буду делать, не знаю, наверно, придется умереть с голоду. Ходила я, ходила и плакала, но Москва слезам не верит…»
От зятя: «Доживаем последнее время. Мы то едим, что раньше свиньи наши никогда бы не ели, а теперь мы стали вместо свиней. Хлеб родит хорошо, но его нам не дают. Давали нам по пуду на душу, а некоторым по два, а бедняку дают по 6 пуд. на душу, то есть мужикам, а мы все время ходим по степи, целыми днями собираем колосья, зерно вечером варим и едим… Извини, что плохо написал, иду на проклятую работу».
От сестры: «Дорогой братец, мама наша умерла с голоду, послали телеграмму Петру — его не пустили похоронить мать! Он нам после сообщил в письме: «Меня не пустили, это, говорят, обман».
Боже мой, как мы мучились, ни одного мужчины не было дома, даже гроба сделать некому, а в каждом доме есть люди, но они нам чужие, не хотят даже и слушать о умерших. Дорогой братец, вот до чего мы дожили».
Приписка от адресата всех этих писем: «С тех пор, т. е. от Троицы, никаких писем не получаю, живы ли остальные — ничего не известно, хотя я и писал уже три письма».
