Несколько дней я пробыл в отряде имени В. П. Чкалова, которым командовал лейтенант Фрол Зайцев. Отряд возник летом 1942 года в ковшовско-скирмонтовском лесу из отдельных групп. Одной из них руководил чекист Петр Жуков, ставший потом комиссаром отряда, другой — местный житель из деревни Тресковщина Станислав Ключник, который до войны заведовал военно-физкультурным отделом Радошковичского райкома комсомола. Человек энергичный, способный организатор, вскоре он стал начальником штаба отряда.
С чкаловцами еще в июне возле деревни Тявлово повстречался мой брат Георгий. С тех пор наш комитет поддерживал с ними тесную связь. Отряд основательно пополнился за счет жителей нашего района.
Побывал я и в отрядах имени И. В. Сталина, имени С. М. Буденного. Но встречи с друзьями не принесли душевного облегчения. Мысли постоянно возвращались к Минску, где в застенках СД находились Нина, Павел, товарищи по подполью.
Недели через две из Минска пришел Михаил Давидович. Я встретился с ним в отряде Ганзенко. Ему удалось узнать, что Нина и Павел томятся в тюрьме по улице Володарского. Там же и Александр Никитин. Давидович принес обнадеживающую весть: он связался с человеком, который обещал помочь освободить наших людей.
— Кто этот человек?
— Василий Липай, надзиратель тюрьмы. Меня познакомил с ним подпольщик Иван Агейчик, которого я хорошо знаю. Судя по всему, на Липая можно положиться.
Вот что было известно Давидовичу о Василии Липае. Служил он в войсках Народного комиссариата внутренних дел на севере. Летом 1941 года приехал с семьей в отпуск в родную деревню Зеньковичи на Узденщине. Здесь и застала его война. Липай не отсиживался в деревне. Вместе с группой выходивших из окружения красноармейцев сжег мост на Уздянке, уничтожил запасы спирта на заводе возле Узды. Перейти линию фронта Василию не удалось, и он вернулся в родную деревню.
Кто-то донес в полицию, что Липаи связаны с партизанами. Гитлеровцы ворвались в деревню и на глазах сельчан расстреляли жену Василия — Марию, полуторагодовалого сынишку Васю и брата Михаила. Василию Липаю удалось скрыться. Он ушел в Минск. Но прекращать борьбу с врагом и не думал. Представилась возможность устроиться надзирателем в тюрьме. «Буду помогать нашим людям бежать из фашистского застенка», — решил Липай.
— Какая помощь нужна ему с нашей стороны?
— Он передал, что на днях группу уголовников отправят на заготовку дров. Политических запрещено выводить из тюрьмы, и без помощи других надзирателей тут не обойтись. Требуется золото и пара баранов. Он нашел людей, которые за деньги обещают сделать все возможное.
— С баранами проще, а вот где взять золото?
Кто-то из присутствовавших при нашем разговоре подал мысль съездить в семейный отряд. Был у нас такой в пуще. В тот же день я отправился туда. Собрал людей, объяснил, для чего приехал, и вскоре в кармане у меня звенели шесть золотых пятерок.
Не только командиры и комиссары отрядов, но и многие рядовые партизаны хорошо знали Павла Хмелевского и считали своим долгом сделать все, чтобы вырвать его из лап фашистов. Михаил Давидович снова отправился в Минск. Он передал Василию Липаю записки Хмелевскому и Никитину, в которых предупреждал, что их подателю можно верить.
На рассвете 30 октября тюрьма огласилась душераздирающими криками. Фашисты выталкивали узников из камер, загоняли в душегубки и отвозили в Тростенец — лагерь смерти. До камеры № 94, где находился Павел, в то утро очередь не дошла.
Назавтра надзиратель — это был Василий Липай — велел Павлу вынести парашу, а в туалете передал записку от Давидовича и изложил план побега.
4 ноября утром раскрылась дверь камеры.
— Хмелевский, с вещами!
Все тот же Липай грубо вытолкнул Павла к группе выстроившихся в коридоре заключенных. Среди них Павел увидел Никитина: Александр оброс, похудел.
Заключенных было человек двадцать — повели во двор и втолкнули в машину. Двое гитлеровцев сели в кабину, а четверо полицейских, среди которых был и Липай, разместились по углам кузова.
На Логойском шоссе машина свернула в лес и вскоре остановилась на поляне. Заключенные принялись заготавливать дрова: валили деревья, обрубали сучья, распиливали стволы. Павел с Александром носили чурбаки и складывали их в штабеля.
Холодный, пронизывающий ветер гнал пожухлые листья — в ту осень лес рано обнажился. Немцы разожгли костер и присели на корточки, потирая озябшие руки. Полицейские пристально следили за работавшими. Удобного момента для побега не было. Тогда Липай приказал носить чурбаки другим заключенным, а Павлу и Никитину — обрубать сучья с поваленных деревьев. Пильщикам он велел валить деревья вершинами в сторону поляны. Кинув Павлу: «Бегите!» — Липай тут же направился к гревшимся у костра охранникам, чтобы отвлечь их внимание.
Когда большая лохматая ель с шумом упала на поляну и заслонила гитлеровцев, Павел кивнул Александру:
— Бежим!
Они бросились в разные стороны. Павлу не повезло: он наткнулся на полицейского, который стал его преследовать и на бегу выстрелил. Пуля просвистела у самого уха. Сбросив пальто, петляя, Павел кинулся в густой ельник.
Как развивались события дальше, рассказал позже сам Липай, с которым удалось встретиться Давидовичу.
Завидев бежавшего за Павлом полицейского, один из фашистов заорал:
— Вас ист лос? (Что случилось?)
— Видно, арестант убежал, — озабоченно вмешался Липай. — Как бы и остальные не кинулись за ним. Надо усилить охрану оставшихся.
— Гут, гут. Цурюк! — замахали руками немцы, возвращая полицейских, которые бросились за беглецами.
До февраля 1943 года Василий Липай продолжал столь же опасную, сколь и нужную работу в тюрьме, требовавшую крайнего напряжения нервов. Он принимал участие в подготовке вооруженного освобождения заключенных. Но эта операция провалилась. Фашистские палачи на тюремном дворе повесили бесстрашного патриота Василия Липая.
