В ночь на 10 февраля 1945 года нас с майором Матвеем Кузьмином Меркуловым — наша батарея была придана его батальону — вызвали в штаб 676 стрелкового полка 15 стрелковой дивизии в городке Обер Сортовец. Здесь нам сообщили, что из района Клайн-Цепелин прорвалась из окружения большая вражеская группировка. Она движется в нашу сторону. Приказано перекрыть дорогу и задержать врага до подхода подкреплений.
Меркулов спешно развернул батальон, организовал плотную систему огня. Мы установили гаубицы вдоль дороги.
Разыгралась метель. Мокрый снег слепил глаза, холодный ветер пробирал до костей. Вражескую колонну мы обнаружили, когда она уже подходила к боевому охранению. В вой метели вплелся грохот орудий. После мы узнали, что вражеская группировка насчитывала около тысячи солдат и несколько десятков танков.
Мы подбили два танка. Но было ясно, что долго не про-держимся. Поступил приказ оставить населенный пункт и закрепиться на новом рубеже.
Отдав приказание батарее сняться с места, я вместе со штабом батальона собирался перейти на новый командно-наблюдательный пункт, когда услышал разговор Меркулова по телефону. Он требовал получше замаскировал кабель.
— Какой кабель? — удивился я.
— Здесь остается наш разведчик. Будет постоянно поддерживать связь с нами.
— Кто же это?
— Попов. Сам командир полка поручил ему это опасное дело.
Николая Попова я знал. Высокий, худощавый сержант славился в полку отвагой и хладнокровием. Бойцы шутили, что Попов в темноте видит лучше кошки, а слух у него такой, что любой музыкант позавидует. Был Попов молод, но для солидности отрастил пышную бороду. Пояснял: с ней теплее. Вскоре пехотинцы батальона и наши батарейцы заняли позиции километрах в трех от Клайн-Цепелина.
— На проводе Попов, — доложил телефонист.
Комбат схватил трубку. Разведчик докладывал, что гитлеровцы остановились в населенном пункте, видно, решили отдохнуть в тепле. На улицах много танков и самоходок.
— Скорее давайте координаты. Мы им устроим отдых.
Комбат громко повторял слова разведчика, я едва успевал записывать.
— Давай! — коротко бросил мне комбат.
Сообщаю координаты командиру нашего артполка под-полковнику Роберману, и тут же все батареи открыли огонь.
— Хорошо! — доложил Попов. — Еще прибавьте. Учтите, что пехота сидит в домах. Передаю новые цели…
Спасаясь от огня, фашистские солдаты и офицеры метались по селу. Но вот разведчик замолчал. Неужели враг обнаружил его? Только под утро телефон снова заработал. Оказывается, порвало провод. Разведчик переоделся в немецкую форму, пошел по линии и устранил разрыв. Заодно выявил новые цели. Наши пушки снова заработали в полную мощь.
Связь с Поповым прерывалась то и дело.
Один раз надолго. Наконец сержант доложил:
— Снаряд в мой дом угодил и поджег его. Пришлось в другой перебраться.
— Тоже мне, корректировщик, — возмутился я. — Мы же так и тебя могли угробить.
— Да тут возле два танка стояли. Нельзя же такую цель упускать. А я. на всякий случай в погреб спрятался. Как видите, живой. Немцы от вашего огня в землянки и окопы забились. Сыпьте по ним.
К вечеру наше командование подтянуло войска, и с вражеской группировкой было покончено.
Мы с Меркуловым сидели за запоздавшим ужином, когда часовой втолкнул в блиндаж немецкого ефрейтора, по самые глаза укутанного шарфом.
— Это еще что за чучело! — вскочил из-за стола комбат…
Ефрейтор размотал шарф, и мы увидели пышную рыжеватую бороду.
— Разрешите доложить: сержант Попов задание выполнил.
Мы кинулись обнимать храбреца.
— Живой!
— Еле выбрался. Стал спускаться с чердака, со своего НП, и столкнулся с немецким офицером. Я его по голове гранатой, он и не пикнул, но в сенях еще два фрица было. Одного заколол финкой, а второй ухватился за мою бороду и повалил на пол, в горло вцепился. Еле отбился. А все борода. Сейчас же сбрею проклятую.
